Николай Панов - Всадники ветра (Двойники)

Военлет взял с подставки изогнутую, легкую пустую внутри планку.

— Вот вам вид поперечного разреза крыла. В чем, вы думаете, его необыкновенная прочность, соединенная с предельной легкостью? В том, что оно все состоит из таких вот отдельных составных частей — все, от основания до конца несущих поверхностей! Эти планки скрепляются, свинчиваются, превращаются в одну общую поверхность — крыло самолета. Потом этот деревянный остов — сажени в две, в три длиной — затягивается материей особой выделки, материя кроется сначала четырехкратным, а потом еще двойным слоем лака. Мы пройдем потом туда — вы увидите, каким сладким, острым, ядовитым запахом пропитан там воздух!

Затем крыло готово — под особым углом его привинчивают к фюзеляжу — корпусу самолета. Корпус тоже весь на деревянном скелете. Рули высоты и поворота…

Через час осмотр был окончен. Двое людей — молодой человек в коротком широком пальто и летчик в потертой обвисающей коже — вышли на пыльную, горячую улицу городка.

— Ну, вы в какую сторону? Я направо!

Мак остановился и крепко пожал руку военлета. Ему все больше нравился этот высокий, слегка неуклюжий человек.

— Благодарю вас, товарищ, вы прекрасно объяснили мне все! Если и на аэродроме я проведу время так же интересно… Между прочим, вы начали говорить о Добротворском. Сейчас я иду к нему. Хотелось бы иметь объективное мнение…

— Мое мнение не может быть объективным, объективным в общечеловеческом смысле, — улыбнулся военлет. — Как коммунисту, этот человек не нравится мне своей оторванностью от масс! Он вне жизни, жизнь и борьба проходят мимо него! Подумайте — в наше время обострения классовой борьбы прямо непонятен такой ушедший в неземное субъект! Мечтать о полете на Луну в то время, как рабочие во всем мире задыхаются под пятой капитала! Кроме того, он мне не нравится вообще! Странно — тем более, что я ни разу не говорил, даже не виделся с ним. Ну, до завтра!

Длинные костлявые ноги зашагали по немощеной дороге.

Мак нерешительно постоял на месте и затем быстро зашагал в противоположную сторону.

Профессор жил на противоположном конце города, минутах в двадцати ходьбы от завода. Толкнуть облезлую, желто-зеленую дверь столовой! Засаленное меню лежало на грязной скатерти столика. Мак задумчиво пообедал, выпил бутылку пива и снова зашагал по пыльным улицам Медынска.

Красавица — дочь профессора — ее худощавое лицо с голубыми глазами, красный рот, упругие бедра не выходили из головы журналиста. После наладившегося вагонного знакомства, как-то она примет его теперь, в родном доме?

Улица Марата — та самая. Третий дом от угла — есть. Одноэтажный, серый, с рядом маленьких окон, он скромно выступал среди яблочных деревьев окружающего его сада. Щеколда калитки щелкнула, и узкая тропинка, ведущая между деревьями к крыльцу дома, открылась глазам вошедшего. Но звякнувшая во тьме собачьей будки цепь заставила его быстро отступить обратно.

Из ржавых досок высовывался конец изогнутой проволоки. Мак дернул — протяжный звон, сопровождаемый собачьим лаем, пронесся в ответ. Мак подождал и дернул сильнее. На этот раз послышались ленивые шаги.

Калитка отворилась. Толстая рябая баба смотрела сонными глазами. Гипнотизируя ее взглядом и изящной внешностью, Мак пояснил цель своего посещения.

Баба повернулась и закачалась к крыльцу. Мак последовая за ней. Лязгнувшие песьи зубы сомкнулись в двух вершках от его колена.

— Пал Николаич! Пришли там к тебе! — крикнула баба в сенях. — Газетный сотрудник из Москвы! Статью, грит, написать хочет! — донесся уже из-за двери ее пониженный голос.

Мак стоял в светлых скрипучих сенях против обитой рогожей двери. За дверью что-то шуршало, упала какая-то тяжесть. Дверь отворилась, пропуская сначала беспокойную голову, а потом и всю фигуру профессора Добротворского.

Что это был именно профессор — делалось ясным после первого же взгляда. Из заплатанного, запахнутого вокруг голой шеи пиджака выступал бледно-розовый, гладкий, окруженный жидкой коронкой рыжеватых волос череп. Но подобный недостаток растительности сверху щедро компенсировался широкой всклокоченной бородой, огибающей худые скулы и бледный рот хозяина. На переносице поблескивало золотое пенсне. Отличительные признаки заканчивались орехообразной шишкой телесного цвета чуть пониже профессорского виска.

— Чем могу служить? — подозрительно прищурился хозяин. — Вы представитель печати? Из Москвы? — Маку почудился облегченный вздох. — Да, да я могу дать вам кое-какие материалы. Пожалуйте в кабинет! — профессор зашуршал в комнаты.

— В настоящее время, — усевшись в кресло у письменного стола, он стал пристально рассматривать свои узловатые пальцы, — изменившиеся, гм, обстоятельства дают мне снова возможность вплотную заняться основной работой. Должен отметить, что нет судьбы страннее судьбы русского изобретателя! Правительство и частная инициатива равнодушны к взлетам — да, именно к взлетам научной мысли! А теперешнее стремление к объединению науки с политикой, — он осторожно и криво улыбнулся, — также не слишком способствует спокойствию занятий. Денежная нужда последних месяцев… Если бы не счастливо сложившиеся обстоятельства, я бы вообще не знал, как продолжить разработку моего открытия… Вы, может быть, слышали что-нибудь о принципе реактивной ракеты?

Мак качнул головой, не отводя глаз от поразившей его обстановки кабинета.

Кабинет был большой и светлый, окнами выходящий в густую зелень сада. Все стены были закрыты высокими полками с неровными грудами книг и рукописями, перетянутыми в толстые пачки.

Но полок не хватало. Книги, брошюры, рукописи свисали вниз, к полу, откуда ответно вставали такие же кучи бумаг и серых папок. Бьющее в пол солнце мешалось с книжной пылью, превращаясь в многоцветные столбы косо стоящих спектров.

С потолка блестела модель металлического ракетообразного сооружения. Даже стол, заваленный книгами и чертежами, не избег общей участи. Одна груда переплетенных томов, повисшая над самым краем, особенно привлекала внимание журналиста…

— Реактивная ракета для пассажирских межпланетных сообщений, — тонким, как будто обиженным голосом начал профессор, — уже в течение ряда лет признана вполне возможной многими серьезными учеными. Мой коллега Циолковский доказал теоретическую возможность пуска такой ракеты с Земли на Луну. Это нечто вроде огромного, пустого внутри ядра, движимого постоянными взрывами — отдачей газов, выходящих из его нижней части. В 1913 году Эспо Пэльтри, председатель французского общества воздухоплавания, подтвердил правильность такой конструкции. Это уже не выстрел из огромной пушки, о котором писал Жюль Верн, это не фантастический прибор Уэльса! Нет, это вполне реальная, доказанная вещь…. Вы… Надеюсь, вы улавливаете мои мысли?