Андрей Ольшанский - Записки агента Разведупра

— Понимаете, товарищ, я не могу больше иначе жить, мыслить и чувствовать, как только в роли агента шпионажа. Втянулся, и вся эта полная риска, тревоги и волнения жизнь уже для меня родная стихия, — продолжал Дружеловский, лежа на диване и стряхивая с папиросы пепел на пол.

— А вы не думаете о финале? — спросил я.

— Ерунда! Вывернусь. С поличным меня не поймать. Я никогда ничего не записываю, не имею при себе никаких шифровок или секреток. О нет, я натасканный волк. Вы не представляете себе моей работы. Она куда рискованнее вашей, да. Моя «фабрика» делает валюту в Венгрии, я «печатаю» доллары в Америке, «меняю» злоты на марки в Варшаве, и, главное, все законно и незаконно. Главное: печати и форменные бланки, а покупатели найдутся, — ответил Дружеловский туманными неясными словами.

— Вы что же, помимо того и фальшивомонетчик? — бросил я раздраженно.

— И совсем нет. Я печатаю то, что разменивается на валюту. Документики, товарищ, — ответил, горделиво улыбаясь, Дружеловский и, вынув из портсигара новую папиросу, закурил. — Теперь я поеду в Мюнхен — прямо на конгресс монархистов «Великой Баварии». Потом в Берлин, дальше Вена, Будапешт и София. Задания всюду. Знаете, я готовлю свинью сенатору Бора. И получит он сюрпризик, мое почтение, — продолжал бред умалишенного «гость» и, чему-то улыбаясь, покачивал головой.

Я решил прекратить надоедливую болтовню и сказал вставая:

— Давайте спать. Уже третий час. Мне завтра надо рано встать.

— Ложитесь, я не могу уснуть раньше пяти-шести. Накурюсь до одурения и спать. Кстати, у вас нет кокаинчику? — произнес Дружеловский и швырнул на пол окурок.

— Я не имею этой гадости, товарищ, — резко ответил я и направился в спальню.

Закрыл за собою дверь.

Не знаю, спал ли я час, как меня разбудил осторожный стук в дверь. Вскочил.

— Кто там? — спросил я включив свет.

— Не спится… Простите. Черт знает до чего изнервничался в этой дороге. Закрою глаза — мерещатся шуцманы, и баста, — сказал, входя в комнату, бледный Дружеловский.

— Выпейте виски, — предложил я назойливому гостю и нехотя встал.

— Когда я за работой — мне легче… Дьявол знает, что со мной. Дайте выпью пару стаканчиков. Жена тоже расстроила. Скулит все: перестань работать, — произнес Дружеловский и, подойдя к дивану, опустился на него тяжело и порывисто дыша.

Я понял — передо мной был наркотик. Он выпил несколько стаканов виски и содовой воды.

— Нет, наша работа сволочная, — промолвил он, откинув голову к спинке дивана, — нервы треплет, окаянная.

— Но зато денежная, — уронил я сухо.

— О да! Страшно денежная, — взглянув на меня злобным взглядом, сказал он и криво улыбнулся. — Деньги все. Вы тоже денежный коммунист, не так ли? — злорадно продолжал он, — все мы денежные.

— Если хотите еще — бутылка на камине, — не обращая внимания на его слова, сказал я и направился к кровати.

— Спасибо — выпью. Засните, а я еще посижу. Одному страшно, да, — тихо произнес он и обхватил голову руками.

Утром я нашел его спящим на диване, в правой руке был судорожно сжат никелированный браунинг.

На заграничном паспорте фотографии владельца-финна подменили снимком Дружеловского, «освежили» печати, и он поехал через Торнео и Швецию в Берлин.

«Гости» покинули Финляндию, а я принялся за обычную работу. По заданию Бобрищева мной составлялись новые списки командного состава шюцкара, и к этой работе были привлечены все городские и провинциальные агенты моего района. Девятнадцать «номеров»! Доставляемые сведения классифицировались, переписывались и поступали в распоряжение проверочного бюро, которым ведал Миклашевский. Еженедельные сводки об эмигрантских настроениях, пополнение картотеки новыми адресами и наблюдение за членами финкомпартии — серые будни шпионской жизни…

Ян Венникас-Бергман сменил высланного по распоряжению финляндского правительства Розенталя-Кирштейна. Его «отозвали» телеграммой Наркоминдела. Поздно ночью ко мне явились Розенталь и Бергман.

Первый «прощаться», второй нанести «визит».

«Дворник» стал на дозор у виллы.

Бергман — высокий, стройный блондин лет тридцати — был эстонцем и имел крупный партийный стаж. Бывший командир эстонской красной дивизии, участник подавления Ярославского и Кронштадтского восстаний, ликвидатор Национального центра — особоуполномоченный МЧК по приведению в исполнение приговора и расстрела Астрова и других жертв, — Ян Венникас-Бергман считался кандидатом на пост первого секретаря полпредства в Эстонии. Командировка в Финляндию — «зондирование почвы» для будущей дипломатической деятельности.

— Я знаю, кто меня провалил, — сказал Розенталь, — чухонская морда Яльмари.

— Как? — спросил я.

— Его сцапали на границе и, собака, сообщил шпикам, что ехал ко мне с пакетом листовок, — ответил Розенталь, ударив по колену ладонью.

— Еще выдал кого-нибудь? — тревожно спросил я, вспомнив, что Яльмари был однажды у меня.

— Не такой он идиот! Сообразил, каналья, что мне начхать на чухонских властей, и конец, а выдавать сотрудников не расчет. Создадут процесс, и ему больше влетит, — успокоил меня Розенталь, закуривая.

— Вот теперь товарищ Бергман, мой заместитель, наладит новый этап, — продолжал он, пуская кольца дыма и следуя за их взлетом.

— Я вызову «Микко» и налажу новый путь на совершенно иных условиях, — произнес Бергман неприятным, вкрадчивым голосом.

Я взглянул на него: как будто каменное, надменное правильное лицо с голубыми глазами, высокий лоб и четыре глубоких борозды от виска к виску. Излом линий губ говорил о жестокой натуре.

— Ваше дело налаживать, товарищ, но я предупреждаю вас: Микко работает, пока ему платят десятки тысяч. Его надо бы уже ликвидировать. Много знает, чересчур много. По-моему, подстрелить на их границе — и одним «языком» меньше, — сказал Розенталь, зевнув и глядя в окно.

— Иначе нельзя, товарищ. Такую сволочь можно только деньгами держать на службе. Чем больше бросать им валюты, тем верней работают. А… пристрелить никогда не поздно, — произнес Бергман и взглянул на меня, добавив: — Не так ли?

Розенталь нервно махнул рукой и встал.

— Нет, не так! — вспылил он, — если бы Яльмари обезвредили в свое время, если бы идиот Соколов не давал мне о нем справок, я пустил бы его в расход уже в августе.

На устах Бергмана скользнула улыбка.

— Вспомните, товарищ, слова помначиндела Фомина: «Ставить к стенке надо бы провокатора-предателя и тех, кого он выдал. Чтобы не родить новой провокации», — как будто полосы холодной стали упали слова Бергмана.

— Это не относится к настоящему случаю, — бросил через плечо Розенталь и, подойдя к письменному столу, включил свет лампы.