Александр Полюхов - Кремлевский эндшпиль. Ликвидация Иблиса

– Впереди могут быть серьезные датчики, запоры мощные, возможно, есть и ворота, – покачал головой экс-легионер. – Когда «газель» спустим перед штурмом, придется подрывать.

– Если повезет, то в Кремль прорываться не станем. Объект нас встретит, так сказать, на полпути. Ты, Богдаша, продумай последовательность действий. Второго шанса не будет.

– Старый, дело на мази, – «Бубала» включил георадар. – Сам позаботься, чтобы в назначенный час боевики были на месте и в готовности. Я и так беру на себя больше, чем обещал по контракту. Проследи, чтобы мне заплатили дополнительно.

– Твои труды оценят соответствующим образом, – товарищ Григ оглянулся на Опера. – Замолвлю за тебя слово, дорогой.

Обозримая часть зала казалась обширной, а в нарастающей на удалении от центра темноте угадывался и его циклопический размер. Человеческий глаз различает цветовую шкалу из 1400 тонов, из них 700 – оттенки серо-черного. «Зверь» усматривал богатство красок там, где другим виделась лишь антрацитовая, космическая чернота. Чарующая симфония серости – от легкой до глубокой – влекла во мрак, как прозрачная вода манит в глубину. Потом проступило светлое пятно – одинокий человек, стоявший спокойно, со сложенными за спиной руками. Одет был в розовый – девчачьей расцветки – плащ свободного покроя с капюшоном, скрывавший тело целиком. Он медленно протянул руки, багряные, если не багровые, странно контрастирующие с более светлым одеянием.

Незнакомец не проявлял внешнего интереса к пришельцу, но в воздухе повисло его внутреннее недовольство и некая отстраненность, словно розово-красный не рад встрече, словно проводит ее против своей воли. И еще «Зверь» уловил слабые запахи, знакомые каждому, кто в детстве хоть единожды нюхал пальцы после зажжения серной спички и неудачного подтирания задницы. Рот открылся сам собой и произнес слова покаяния.

– На сей раз я не смог убить даже младенца.

– О нем я позаботился. Сильно в тебе разочарован. Ты не Иблис, а мелкий бес, шайтан, не способный выполнить мой приказ.

– Сожалею, владыка. Пощади!

– Поздно, Муса.

И под распухшим от не находящей выхода жидкости, побуревшим от застоявшейся крови, покрытым коростой из засохшей сукровицы грешником разверзлась Преисподняя. Воняло теми же ингредиентами, только ужасно сильно. С высоты, а падать ему предстояло долго – прямо из мрачно-грязных туч, виднелся волнистый изрезанный ландшафт – серый, как пепел, и коричневый, как фекалии. Кое-где проглядывали пятна, зияюще-черные, кислотно-желтые, ядовито-зеленые. Багровые всплески намекали на прорывающийся из-под поверхности огонь. Отдаленные крики, завывания, стоны создавали давящий звуковой фон. Страх и ужас, Фобос и Деймос – вечные спутники насилия, войны и страдания – зависли над этой планетой ада. И главарь террористов содрогнулся, наконец, поняв не умом, а ощутив телом глубину грехопадения.

Вздох замер в легких, сердце перестало сокращаться, отравленный токсинами мозг выключил последний кошмар «Зверя». «Скончался в 04.27», – врач-пакистанец привычно зафиксировал время смерти. «Час волка» наступил в последний раз для того, кто из логова в логово таскал с собой ичкерийский флаг. На нем одинокий волк гордо возлежал под Луной. Мертвый его совсем не напоминал: распластанный на спине, с повернутой на бок головой и свисающим из открытого рта синюшным языком. «Утром кремировать, чтобы и следа не осталось, – велел оперативник и подумал. – Пусть считают, что он жив, его имя еще используем».

В подобные дни настроение Мироновича резко ухудшалось, к горлу поднималась желчь и ничто не радовало, даже сказочное здание ГУМа. Как и обычно, он обошел три этажа каждой из трех галерей, накрытых стеклянными куполами архитектора Шухова. Персонал окучивал первых клиентов, туристы поедали мороженое и глазели на витрины дорогих и не очень бутиков. Эскалаторы исправно крутились, вертушки входных дверей деловито поставляли посетителей. Кафе испускали приятный аромат свежей выпечки. Но с Васильевского спуска уже трубили голоса инженеров громкого вещания и ведущих предстоящего мероприятия – надвигался Сельскохозяйственный форум. Любое столпотворение, а их почему-то обязательно хотят проводить на Красной площади, означало ограничение потока обычных покупателей, и, значит, дневной выручки. Крестьяне брендовые шмотки не покупают, то есть бабки пронесут мимо кассы. Грустно и обидно!

Доклад административного директора оптимизма не добавил: будет ограничен проезд по Ильинке, закрыт гумовский центральный вход на площади и т. п.

– Не хотел бы сплетничать, но ваш протеже Алехин необычно рьяно взялся за ремонт в подвале.

– В смысле?

– Новые рабочие завезли массу материалов, шастают туда-сюда, а у нас режим.

– Матвей Александрович вполне компетентен, – Эрнест вспомнил про обещанную отсрочку по кредиту от Красько, – серьезных нарушений не допустит.

Нух и Иса понимающе переглянулись: таскали-таскали ведра с краской-серебрянкой, а благодарности – ноль. Опять же Богдан, возбужденный своим начальственным статусом, возбух: «Сказано же вам, чудакам, ставить в шахматном порядке между мешками с гипсом! Переделайте!» Сам возился с какими-то устройствами, типа модемов, с короткими антеннами и светодиодами. Первым не выдержал молчания Женька, недаром хоть год, а проучился в инженерно-технологическом.

– Хохол бомбу готовит, не иначе! Серебрянку и селитру перемешает небольшим взрывом, потом так шарахнет, что мало не покажется. А те прибамбасы – радиовзрыватели, не иначе. Пора, братишка, рвать когти.

– Во-во, мне то же в голову пришло. На теракт не подписывались. Харам!.

Последнее слово стало любимым у парня, вкладывающего в него не столько теологический смысл, сколько обозначая им неклевое, галимое, по крайней мере, лично для себя.

– Жека, давай, выйдем, типа, за мороженым, – продолжил бывший Иса, сразу забывший про исламское имя друга. – Вот только автоматы жаль здесь терять.

– Лучше калаш потерять, чем жизнь. Пошли, Славка – согласился бывший Нух.

Дежуривший у выхода здоровенный Резван отрицательно покачал головой-арбузом: «До вечера запрещено. Только если Богдан или Старый разрешат. В 19.00 построение с оружием». Ситуация деградировала на глазах, перерастая в военное положение.

– Задрот черно***й! Борзеет! Стволы раздадут, его первого положу! – кипятился Славка.

– Лучше попробуем прорваться после построения, когда заваруха начнется. Шансов больше на улице: стрельба вызовет панику, мы оружие сбросим и в спецодежде затеряемся в толпе.

– Стопудово! Зашхеримся пока.

Сцена-гулливер закрыла храм Василия Блаженного. Слева рамки металлодетекторов для пропуска селян, приехавших со всех концов страны, а также их городских начальников, банкиров, ученых-аграриев. Прямо перед сценой, ближе к Спасской башне, отгорожена вип-зона. В сторону Мавзолея расположились рядами тысячи стульев. Но то для вечернего митинга и последующего концерта. А до того тягачи завезли косилки, сеялки и прочие материальные достижения отечественной и заграничной промышленности. Министр обошел территорию, дал нагоняй помощникам, взгрел шеф-администратора.