Михаил Любимов - И ад следовал за ним: Приключения

В далеком углу я заприметил маленькое фото Усов в орденах (они все чаще украшали лобовые стекла грузовиков в те неопределенные дни) – ого! Это говорило о многом, это означало, что жесткие тенденции в мятущейся мекленбургской политике продолжали нарастать: ведь Челюсть зазывал в свой кабинет не только так называемых старых друзей вроде меня, но и тестя, и его коллег, живущих напротив, в охраняемом доме-дворце.

– Ты сегодня какой-то грустный… – заметил Николай. – Думаешь об операции? Не стоит! Я уверен в успехе… конечно, если мы не будем идти на поводу у руководства.

– Давай не говорить о делах, – попросил я, – в печенках у меня эта “Бемоль”, ну ее к черту!

– С женой, что ли, поругался? – Он был наблюдателен и почувствовал холодок в наших общениях с Риммой.

– Надоела эта дурацкая жизнь, Коля. Трудно. Сомневаюсь, что мы сможем жить вместе, если я вернусь…

Он начал меня успокаивать, а размякшего Алекса понесло по волнам, и я вывалил ему о драгоценном ларце.

– Как бы она тут не запуталась. Бухгалтер из меня плохой, а она спекулирует шмотками… – исповедовался дурак.

Сказал – и обделался: ведь дал Челюсти козырную карту, заложит при первом же случае, если ему будет выгодно.

Но он реагировал благодушно:

– Ах, Алик, сейчас такое время… все продают, деньги-то нужны. Тем более что вы строите дачу… Только предупреди, чтобы она делала все осторожно.

– Надеюсь, что все это между нами, – вякнул я.

– Как тебе не стыдно! А еще старый друг!

Я не стал спорить и отхлебнул “гленливета”, захваченного хозяином из гостиной.

– Хорошо ты пьешь, здоровяк, я подох бы от таких объемов! Ты Солженицына читал? И как?

Я неопределенно пожал плечами.

– Зря его выпустили, – продолжал он, – стрелять таких надо! Дали бы мне, рука не дрогнула, и целился бы я ему медленно прямо в лоб, чтобы он лучше почувствовал, какой он гад!

Я промолчал: ну его к черту, достаточно и того, что разболтал ему насчет ларца, ну его к черту, парень он хороший, но… зачем делиться с ним тайнами? Разве он поможет? Кто поможет тебе вообще, если жена и сын смотрят на тебя, как на денежный мешок? Для чего вообще я живу? Для того, чтобы Бритая Голова шепнул по пьянке Самому-Самому (стараясь не задеть застрявшими в коронках мясными ошметками глухое ухо) о том, что в Англии (“что? что? где? где? в Андах?”) живет-поживает некий разведчик Алекс, преданный Делу и рискующий своей единственной жизнью ради Великих Идеалов и мудрой политики Самого-Самого? О том, что бесстрашный Алекс рано или поздно отловит и удавит Крысу?

К концу вечера я все же весело нажрался, был блестящ и остроумен – так по крайней мере я парировал на следующий день упреки Риммы, добавляя, что “тому, кто не грешил, не будет и прощенья, лишь грешники себе прощение найдут!” – изобретательно танцевал с Большой Землей под “ах, Тоня, Тоня, Тонечка, с ней случай был такой, служила наша Тонечка в столовой городской” (пел сам, забыл, что она не Тоня, а Клава), ей это безумно нравилось, пока я не уронил ее на пол.

На прощанье Челюсть одел и Римму, и меня (так в Кембридже одевает профессор своего не менее почтенного коллегу), на пустой улице Буревестника я сразу же нашел свободную машину, что в трезвом виде мне никогда не удавалось, которая и доставила нас до дома.

Утром я проснулся рано, не умываясь, сел в машину и поехал на пляж недалеко от речного вокзала, чтобы смыть тоску и похмелье. Город уже проснулся, спешили на работу люди, у киосков стояли очереди за газетами, деревья еще не устали от жары и пыли, по воздуху плавал тополиный пух.

Я медленно заходил в воду, ступая осторожно по грязному дну, вода поднялась по грудь, по самую шею, я решительно пошел вперед, и она накрыла меня с головой (подводное ныряние всегда было моим хобби). Я шагал и шагал, как герой юности Мартин Иден, упираясь, подгребая руками и мешая воде вытолкнуть меня наружу, темно-зеленый потолок нависал надо мной, я шел и шел, напрягая все свои силы и волю…

“Созвездий мириады сюда не шлют лучи, молчат здесь водопады, не пенятся ключи; ни радости беспечной, ни скорби быстротечной. – Один лишь сон – сон вечный, ждет в вечной той ночи”, – повторял я, как молитву, строчки, которые по моему настоянию Сережка освоил и исполнял под гитару, заменявшую ему Баха и Плутарха.

Помню судорогу гребущих рук, сопротивление ног, тянущих обратно на дно, боль в плечах, уходящий свет, который вдруг показался единственным, самым важным и самым нужным маяком… Очнулся я на мокром песке, выворачивало меня наизнанку.

Все это было давно, в дни зарождения “Бемоли”, а сейчас я валялся в постели с Кэти, и мы щебетали по поводу меблировки нашего еще не купленного дома…

Через неделю меня срочно вызвал Хилсмен и без всяких церемоний положил на стол уже расшифрованную американцами телеграмму Центра.

“Лондон, Тому.

Нами готовится мероприятие большого государственного значения, связанное с переброской «Саперам» нескольких партий «пива». В этих целях проверьте готовность тайников «Рассвет» и «Темница». 25 сентября (запасная встреча через день) вам предстоит провести встречу с представителем Центра по условиям связи «Грот» для обсуждения деталей передачи «пива» «Саперам»”.

Телеграмма меня ошеломила, хотя Центр ударил в самую точку: не было вопроса, который мог бы поставить на уши всю американскую службу (и англичан тоже) так, как “Саперы”, то бишь экстремистское крыло Ирландской республиканской армии (ИРА), террористической организации, действующей не только в Ольстере, но и в Лондоне, где они временами взрывали бомбы. Западная печать обвиняла Мекленбург в снабжении террористов оружием (“пивом”), но я знал, что мы боялись прямых контактов с ними как огня, и не раз говорил об этом Хилсмену. Вопрос этот муссировался и во время моего последнего визита в Мекленбург, когда Челюсть в наших приватных беседах даже высказал мысль, что если бы Крыса действительно находилась в стенах Монастыря, то она не преминула бы информировать своих хозяев о действительном положении вещей.

– Возможно, Крыса и информировала об этом противника, – заметил я. – Но они специально подливают масла в огонь, дабы разжечь ненависть к миролюбивой политике нашей страны. В конце концов, дезинформация всегда оставалась мощным орудием пропаганды!

Челюсть, поразмыслив, согласился со мною, и на этом разговор о “Саперах” закончился.

– Что вы об этом думаете? – Великий волшебник Гудвин из Канзаса сузил глаза и вытянул нос, словно хотел вынюхать мои мысли.

Я даже удивился такой прыткости Центра, просто феерической оперативности, разрушающей мои представления о ритме монастырской работы. Я сразу усек, что Центр внял моей просьбе и подбросил реальное дело, способное поднять доверие к Алексу до высочайшей планки. Но как это все будет выглядеть?