Михаил Любимов - И ад следовал за ним: Приключения

Апартаменты Юджин обставил в стиле недострелянной мекленбургской интеллигенции: все завешано фотографиями в рамочках, никаких излишеств, каждая вещь – от колокольчика на столе (видимо, для вызова Софьи Андреевны) до вольтеровского кресла – призвана дополнять образ великого писателя, уже и не квартира, а музей светоча мысли, создающего непреходящие и, как говорили “высоколобые”, пронзительные эссе о подпольной литературе Мекленбурга.

Величественным движением руки со съеденными ногтями он пригласил меня присесть в кресло.

– Вы не готовы? – Мой голос звучал так жалобно, что он всполошился:

– Но мы же не договорились о точном времени…

– Одевайтесь быстрее, у нас помолвка! – наступал я.

– Что ж вы раньше не сказали? Поздравляю, Алекс! Куда мы идем?

– Мы едем в Брайтон! У Кэти словно вожжа… там у нее родственники!

– В Брайтон? – Этого он не ожидал.

– Кэти уже там, она нас ждет… Хотели отметить в Лондоне, но все переменилось. – Я врал легко и упоенно, мимика моя играла гримасами досады, вспышками радости и прочими цветами радуги.

– Так это в Брайтоне? – заныл он. – А я еще собирался немного поработать вечером.

Тут я почувствовал, что обкрадываю все человечество. Продержится ли оно, выживет ли, если эссе появится на день позже?

– Я вас очень прошу, Юджин. Я обещал Кэти, что приеду с приятелем. Там будут папаша с сестрой… зануды дикие! Удружите, Юджин! – Я чуть не рыдал.

– А как вы меня представите?

– Как моего партнера по радиофирме, испанца по национальности.

Моя напористость и жалобный тон сделали свое дело, он скинул халат и предстал передо мною в белой сорочке и при галстуке (в дороге он рассказал, что Чехов садился за письменный стол, одевшись, как на заседание земской управы, тщательно выбрившись и отманикюрив ногти, – оказывается, только таким образом можно достичь чудес в творчестве).

Наша “газель” словно убегала от погони, мы лихо мчались по автостраде в сторону Брайтона, моя нога так жала на акселератор, что я боялся продавить днище. Вдруг что-то полетело под колеса, и я услышал мягкий стук.

– Кошка! – застонал Юджин. – Вы убили кошку!

– Не может быть! – Я чуть не выпустил руль.

– Это ужасно, это просто ужасно! – Он закусил свою лапу и затряс головой, словно старая баба, причитающая у гроба покойника.

Боже мой, кошка! Что же я наделал? Как не заметил бедняжку! Дурной знак, очень дурной! Интересно, какого она цвета? Черного? Но разве я виноват? Я и не видел, как она метнулась под колеса. Что за глупая кошка, вздумалось же ей перебегать автостраду! И именно под мою машину – ведь я люблю кошек. Я люблю, а Римма терпеть не может (“Вечно всюду гадят, о этот запах!” – “Я сам буду за ней ухаживать, поставлю ящик с песком в уборную. Мне нужна кошка, Римуля, меня успокаивает, когда в доме кошка. Она словно забирает у меня нервные токи, ее можно гладить, класть рядом…” – “Тебе нужна кошка или я?” – “Странный вопрос!” – “Я не могу жить в одной квартире с кошкой!”) – вот и весь сказ, Алекс, и не спорь, мало ли что ты любишь? Кошка перебегала дорогу и была убита. Вот и все. Аминь!

Слева уже остался городишко Гилфорд, когда вдруг со скоростью света меня обошла полицейская машина, грозно просигналив “стоп”.

– Извините, сэр, вы превысили скорость! – Ненависть из бобби перла, как пар из кипящего чайника, но установленные законом правила приличия придерживали ее крепкой уздой.

– Сэр, – я тут же выкатился из машины, как колобок, и униженно запрыгал вокруг полицейского (синдром Мекленбурга, где милицейский жезл приводит в трепет любого водителя, не имеющего спецсигналов, превращает в рабскую душонку). – Извините, сэр, ради Бога, сэр… у меня ребенок!

– Какой ребенок? В машине?

– В Брайтоне… жена родила несколько часов назад… – барахтался в навозе находчивый Алекс. – Она рожала так трудно… столько пришлось пережить…

Я так старался, что еще минута – и родил бы сам, видел бы меня в этот момент дядька, видел бы, как выделывает Алекс кренделя вокруг величественного, как памятник, полицая, – непременно сказал бы: “А что я всегда говорил? Молодец, Алекс! Уж, хитроумный уж, всегда вывернется из любой ситуации, выползет из самой темной задницы!”, а наставник Философ, пожевав ошметок ливерной колбасы, поднял бы граненый стаканчик: “Ты молоток, Алик!”

– Мальчик или девочка? – Бобби был наивен и честен.

– Сын! – заорал я фальцетом. – Извините меня, сэр!

И он снисходительно махнул рукой, пропуская нас дальше. Часы показывали половину шестого, и Болонья уже наверняка подкрадывался к “Морскому орлу”.

В Брайтон “газель” ворвалась в шесть тридцать, пот лил с меня градом, пришлось достать “ронхилл” (“бей в барабан…”) и обмочить им чресла, дабы не бросать вкусную кость коту Базилио и лисе Алисе, которую они радостно глодали бы целый вечер: “Ох уж эти вонючие кенгуру-австралийцы! ”

Прибыл я с тяжким чувством: кошка + полицейский =? Что знаменовало сие? Кому из нас? Мне или Юджину? Бедная кошка, угораздило же тебя, Алекс! Хватит, не думай об этом, думай об операции, впрочем, что в ней сложного? Болонья без тебя установит контакт. Почему Центр прямо не написал, что Болонья проведет беседу с Юджином? Конспирация? Успокойся, ради Бога, тебя ждут любимая женщина и ее почтенные родственники, смени пластинку, Алекс, поставь… как это? “Пою тебя, бог любви Гименей, ты благословляешь невесту с женихом!”, а еще лучше произнеси несколько раз и обязательно шепотом: “Когда лошадь украдена, слишком поздно запирать конюшню”. Когда лошадь украдена, слишком поздно запирать конюшню. Вот так.

Кэти встретила нас в платье из серебряного атласа с вышитой диадемой у левого плеча, потоки алых кораллов стекали с открытой шеи на белые груди, она сияла суперочаровательной, сногсшибательной улыбкой, с трудом удерживаясь от вполне уместного из-за моего опоздания площадного мата.

Базилио прошипел нечто невнятное на кошачьем языке и отвернулся, показав затылок, на котором среди стога седых волос светилось белое пятнышко, напоминающее зад кота (оно вместе с усами и подтолкнуло в свое время на кличку), сестрица же Алиса не сводила с меня ненавидящих глаз, словно овчарка, еще не решившая, в какую часть тела вцепиться, – вся ее лисья морда от злости сморщилась в одну большую улыбку, в которой и нос, и глаза, и уши разбегались в разные стороны.

– Прошу прощения, у нас по дороге спустили оба колеса… пришлось заехать в сервис…

Базилио посмотрел на меня так, словно я только что выпрыгнул из кровати девочки Мальвины.

– Да, да, полковник, сразу два колеса! Присутствие незнакомого человека (Юджин уже метал бисер перед полковником на полную катушку) несколько разрядило обстановку. Мы спустились к “газели”, и пинкертон Базилио начал тут же разглядывать и щупать колеса, чуть ли не облизывая их своим шершавым языком.