Андрей Остальский - Синдром Л

Я закрыл глаза, сделал усилие… Достал из глубин памяти данные психиарта-расстриги. Кирилл Кентров. Адрес: Вишняковский переулок, дом 12, строение 1, квартира 23.

— Так, Слав, мне тут нужно по оперативной надобности отъехать, — сказал я. — А ты, смотри, завершай. А хочешь, мы тебе срок до пятницы продлим? Тут все равно столько информации привалило. Будет несколько дней не до твоей справки.

Но Чайник упрямо покачал головой. Нет, он хочет закончить… Ну наше дело предложить, его дело отказаться. Вольному воля, а спасенному рай. А вот что меня ждет в Вишняковском-то переулке?…

В Вишняковском переулке пахло селедкой. Или килькой… или какой-то еще другой соленой рыбой. Что для Москвы достаточно удивительно. Я ожидал других, более неприятных запахов, прежде всего аммиака и затхлости, застарелого пота, смешанного с махоркой и испарениями жареного лука.

Но нет — уже метров за пять до дома номер двенадцать в нос ударил селедочный запах. Тоже веселого мало, но можно и потерпеть. И вообразить, что ты в Норвегии. Мне кто-то рассказывал, что во времена оны этот запах был ее национальным символом. А ведь у каждой страны, помимо национального флага, гимна и герба, должен быть и запах.

Половина Вишняковского переулка пахла, таким образом, по-иностранному, по-норвежски. А ведь переулок солидный, по длине и количеству домов судя, должен был бы улицей именоваться. И церковь в переулке стоит знаменитая, старинная, хоть и перестроенная после недавнего пожара. Памятник архитектуры, между прочим.

Во дворе дома номер двенадцать было грязновато, но в меру. Ржавая арматура не валялась где попало, а была сосредоточена в левом дальнем углу. Какие-то доски и куча опилок, в свою очередь, были сложены в правом. «Здесь все-таки чистят, убирают, стараются. Везде бы так», — подумал я с уважением.

Картину несколько портил пьяный, валявшийся метрах в пяти от подъезда. Он лежал ничком и тихо стонал, предпринимая время от времени слабые попытки встать. Над ним стоял милиционер и безразлично-усталым голосом уговаривал сделать усилие и подняться на ноги. Но помочь ему не хотел, брезговал, наверное.

Квартира двадцать три оказалась коммунальной. Это был шок: где это видано, чтобы психиарт в коммуналке жил! Что-то здесь не так, или психиарт ненастоящий, или…

Открыла мне безумного вида беззубая старуха — натуральная Баба-яга.

— Могу я видеть товарища Кентрова? — спросил я у нее приторно-вежливо. Хотел подольститься к столь страшному существу. Но старуха оказалась на удивление незлобивой.

— Это Кирюху, что ли? — волне добродушно осведомилась она. — Так нету его дома, кажись. Сейчас проверю, в дверь постучу.

И она тут же принялась колотить первую дверь направо каким-то загадочным предметом. Приглядевшись, я узнал клюшку для гольфа — и откуда только она здесь взялась?..

Тем временем из двери напротив высунулась еще одна женская голова, замотанная в полотенце. «Все по законам жанра», — успел подумать я.

— Чего стучишь, Никифировна? Родимчик с тобой хватит! — завопила женщина в полотенце.

— Ты сама, Надежда, не шуми… А то у меня от тебя уши болят, — с достоинством отвечала старуха, продолжая при этом колотить клюшкой в дверь. — А же не просто так стучу, а по делу, — пояснила она. — Не видишь: проверяю, дома ли Кирилл, к нему вон гости приехали из Ярославля.

«Почему из Ярославля?» — хотел я спросить, но не успел, так как женщина в чалме возопила негодующе:

— Какой дома! Как он может быть дома, когда он вон он на своем рабочем месте — во дворе пьяный валяется!

Я развернулся, и, крикнув душевной Бабе-яге «спасибо», бегом кинулся назад, во двор.

И еле успел.

Милиционеру, видно, надоело ждать и уговаривать, он приподнял таки пьяного с земли и теперь с видимым трудом тащил его к подъехавшей машине. А тот слабо сопротивлялся, за что получал периодические апперкоты от не на шутку разозлившегося мента.

— Товарищ сержант, товарищ сержант, подождите минутку, — попробовал я вмешаться в происходящее.

Но милиционер был явно не расположен к общению и знай себе тащил потенциального клиента в автозак. Я подошел ближе с намерением показать сержанту красные корочки с тисненым государственным гербом. Но он смотреть не хотел и, как мог, отгораживался от меня задержанным. Со стороны это выглядело как танец. Я кружил вокруг, размахивая корочкой перед лицом милиционера, а он, в свою очередь, проделывал оригинальные па, отодвигаясь и поворачивая ко мне осыпанный опилками зад пьяного. Не забывая при этом азартно кряхтеть и периодически бить его по чему попало.

— Товарищ сержант! — разозлившись, закричал я во весь голос. — Ну что же это такое, в конце-то концов! Прекратите эту парную пляску святого Витта! Я — капитан госбезопасности Ганкин и нахожусь при исполнении. Мне необходимо срочно поговорить с вами! По служебному делу!

Мильтон сделал еще один круг в обнимку с несчастным и наконец остановился. Неохотно выглянул из-за его плеча. Буркнул:

— Ну чего еще?

Я воспользовался моментом и сунул удостоверение ему прямо под нос и потом терпеливо держал его на весу некоторое время в развернутом виде. Милиционер читал долго, шевеля губами, а его подопечный периодически дергался, пытаясь вырваться, но блюститель держал его крепко, не выпуская из объятий.

Прочитав, мент задумался.

«Неужели он — из этих? Из наших ненавистников?» — думал я. В последнее время они совсем обнаглели. Участились случаи, когда некоторые вовсе не пугались наших красных книжечек, а, наоборот, впадали в агрессию, шли нагло на конфликт. А потом писали нашему начальству: вот, дескать, имярек опозорил высокое звание чекиста… Врали с три короба и, бывало, преуспевали, губили карьеры. А уж если подвыпившим им в лапы попасться, да без свидетелей, пиши пропало… В основе, конечно, голубушка— зависть. Нам и платят больше, и статус социальный, и престиж, все у нас. А менты-то кто? Одно слово — мусора… Для грязной работы, для ассенизации… А мы — сволочи, белая кость… Но обычно они наглеют, когда их много против одного. А в одиночку наглости убавляется. Предпочитают не связываться, на всякий случай. Хотя в данном случае я не мог быть уверен в исходе противостояния: вдруг к нему подмога из автозака подтянется…

Но нет, слава богу, сдался мой центурион.

Назвал я его мысленно так и подумал: «Нет, сержант — это скорее гастат какой-нибудь… но центурион — гораздо смешнее».

— Слушаю вас, товарищ капитан, — сказал он примирительно, по-прежнему, впрочем, не выпуская из рук свой живой трофей.

— Имею задание срочно допросить гражданина Кентрова Кирилла Владимировича, — сказал я.

— Этого алкаша? — удивился мент.