Джейк Саймонс - С чистого листа

— Когда я начинал, моя идеология была такой же, как у всех остальных. Но с годами и с приходом нового директора…

— РОМа? Он у вас кровожадный.

— Точно. Когда появился РОМ, когда я понял, какого подхода к работе он от нас добивается, на основе чего принимает решения, какие методы нам навязывает — и как далеко все это от нашей общей детской мечты, — я начал чувствовать себя белой вороной.

— Продолжай.

— Я думаю своей головой, понимаешь? Именно это приносило мне успех. Я никогда ничего не принимал на веру. Обо всем судил сам и выдвигал идеи, к которым не мог прийти никто другой. Самое оно для спецназа.

— И для «катса» в Моссаде.

Юзи едва заметно вздрогнул.

— И для «катса» в Моссаде.

Он как будто со стороны услышал собственный вздох.

— Война, — сказал он вдруг. — Знаешь, она не проходит даром. Не проходит.

Пауза.

— Какую дань она взяла с тебя? — спросила Либерти.

— Заставила открыть глаза.

Поддавшись внезапному импульсу, Юзи вскочил на ноги и подошел к окну. Он смотрел на город, но ничего не видел, он тонул в прошлом.

— Ты говорил о «Нахаль Сорек», — сказала Либерти.

Звук ее голоса заставил Юзи вернуться в комнату. «Типичная шпионка, — подумал он. — Ей достаточно раз услышать название, и она уже никогда его не забудет. Даже на чужом языке». Юзи вернулся к столику и сел.

— КАМГ, слышала о таком? — отрывисто спросил он.

— Конечно. Ядерная программа Израиля, «Куре Гарни Ле Мачкар».

— Ты знаешь иврит?

— Не особо. В детстве ходила несколько лет в воскресную школу. С произношением порядок, но это все, на что я способна. Думаю, мы были не слишком религиозными. Одно название что евреи.

Юзи ответил коротким, режущим смешком. Либерти молчала, и он продолжил.

— Ближе к концу моей карьеры в Бюро нам с Авнери поручали контрразведывательные операции в Иране, — сказал он. — По КАМГ была утечка, и в Бюро беспокоились, что иранцы узнали о «Нахаль Сорек». Чтобы разобраться, много ли им известно, нас под прикрытием отправили в Тегеран. Как выяснилось, иранцы ни о чем не подозревали. Но при подготовке к операции нас провели по атомному объекту «Нахаль Сорек». — Он сложил пальцы домиком и подался вперед. — Мне сорвало крышу, — проговорил он, глядя в пустоту. — Конечно, я знал о его существовании. Но одно дело слышать о таких вещах, и совсем другое — видеть их собственными глазами. Размах. Мощь. Я протянул руку и коснулся ракеты, оружия, способного в одиночку уничтожить всю человеческую расу. И таких ракет было много. Я очутился в храме разрушения, лицом к лицу с ужасным божеством. — Он опустил взгляд. — С тех пор я стал другим.

— Так что случилось?

«Она не хочет, чтобы я сбавлял обороты, — подумал Юзи, — не дает мне времени размышлять. Чем больше я говорю, тем больше я говорю, и она это знает. Это азбука. Любой другой шпион — бывший шпион — действовал бы точно так же».

— В тот вечер ко мне заглянул Авнери, — продолжал Юзи. — Дома нельзя обсуждать работу. Но это запрет из разряда тех, которые все негласно нарушают.

— Прямо как у меня в Управлении, — с несколько излишней готовностью отозвалась Либерти.

— Мы пили и говорили часами напролет, — сказал Юзи, — устраивали разгрузку. Я чуть-чуть ослабил бдительность и поделился с Авнери мыслью. Он сменил тему, и мы начисто обо всем забыли. Но нас прослушивали. Бюро поставило жучки.

— В чем заключалась мысль?

Юзи остановился, похрустел шеей и налил себе вина. Ступив на путь раскрытия секретной информации, он, как ни странно, чувствовал себя спокойно. Он как будто начинал распутывать гордиев узел тайн, который долго носил внутри. Он чувствовал легкость, почти опьянение. А в глубине, подо всем этим, его тошнило. Юзи осушил бокал и налил себе следующий.

— Нас с Авнери вынесло на старый спор о том, добру или злу служит ядерное оружие, — продолжил он. — С одной стороны, оно способно убить миллиарды. С другой стороны, это последний довод против войны. С началом атомной эпохи на планете воцарился такой мир, какого мы не знали за всю историю.

— И?..

— Авнери таким не интересуется. Деньги, секс, адреналин — вот его стимулы. Но я… я другой. Для меня это не пустой звук, понимаешь? Я заговорил о политике. Я был разочарован. В Бюро знали, что я отказываюсь ходить по струнке, и «забыли» внести меня в списки на повышение. Поэтому я злился. Мы выпили бутылку скотча, и меня понесло. Я говорил о том, как Израиль игнорирует международное сообщество, защищая горстку нелегальных поселенцев. Как Израиль засовывает арабов в скороварку, варит их, пока они не взорвутся, а потом нещадно карает. Как с каждым актом жестокости мы создаем себе новых врагов, а потом загоняем себя в ситуацию, где нет другого выхода, кроме новой жестокости. Как мы пятьдесят с лишним лет господствуем над целым народом, тесним его, морим голодом, разрушаем его жизнь на всех уровнях, отнимаем у него свободу. Какой это порочный круг. И как тяжело быть частью этого.

— Ты очень смелый, — сказала Либерти. — У нас с тобой много общего.

Юзи не слушал ее. Он помолчал, сделал вдох, выпил вина.

— Большинство не увидело бы в этом ничего криминального, — сказал он. — Но в Бюро такие взгляды приравнивались к измене.

— Это все, что ты сказал?

— Нет. И этого было немало, но я чуть не погорел на другом. — Юзи опять встал из-за стола и подошел к окну. — Ты не понимаешь, — с отчаянием в голосе проговорил он, — что значит гнобить людей. Стариков, женщин, детей. Как это влияет на молодых солдат, которым едва исполнилось восемнадцать… — Юзи умолк на полуслове. — Вот каким народом мы стали.

— Так что же такого ты сказал? — мягко спросила Либерти.

Юзи снова сел и, опершись локтями о стол, сложил пальцы домиком; на этот раз поза получилась неуклюжей.

— Я сказал… я озвучил мысль, что конфликт проистекает из дисбаланса сил. Что нарушенное равновесие позволяет нам, израильтянам, вести себя чересчур вальяжно. Я сказал, что Израилю нужна экзистенциальная угроза. Что-то реальное, серьезное. Не будь мы единственным ядерным государством в регионе, мы бы сто раз подумали, прежде чем продолжать притеснения. Мы бы уже не так рвались воевать. У наших соседей было бы меньше поводов для мести. Постепенно мы могли бы прийти к миру.

— Ты имеешь в виду Иран?

— Да, Иран. Или Сирию. Хотя, после того как мы бомбили их в две тысячи седьмом году, это маловероятно.

— Ты ведь понимаешь, что это безумие?

— Почему?

— В Иране теократия, причем непредсказуемая. Для Ирана ядерное оружие не просто фактор сдерживания. Они попытаются стереть вас с лица земли. А следующие на очереди Штаты.

— Типичный американский ответ, — возразил Юзи, вспыхивая энергией и откидываясь на спинку кресла, чтобы как-то ее сдержать. — Типичное невежество. Я так понимаю, в Иране ты не работала?