Джейк Саймонс - С чистого листа

— Он был упрямым, Юзи. Некоторые просто такими рождаются. Слабыми, но упрямыми.

— Нет. Он говорил правду. В любом случае, что сделано, то сделано. Теперь он уже ничего нам не скажет. У тебя есть другие зацепки?

— У меня есть шесть имен, все получены от одного осведомителя.

— Тогда все просто.

— Что ты имеешь в виду?

Юзи поднял голову и посмотрел на силуэты Кэнэри-Уорф, искрящиеся в ночном небе. Сколько миров уживается бок о бок в Лондоне? Миллионы. Многие и многие миллионы. Разыгрываются драмы. Рождения и смерти, радость и насилие играют в бесконечную чехарду под равнодушным небом. Израиль так далеко. Юзи достал пистолет и вынул патрон из патронника. Потом сунул оружие обратно в кобуру пониже подмышки.

— Позволь рассказать тебе историю, которую я слышал от друга в Шабаке, — проговорил Юзи, не глядя на Либерти. — Как-то раз три террориста прибыли в лагерь беженцев Дейша на Западном берегу и привезли с собой целый арсенал взрывчатки. Они планировали провести в Иерусалиме одновременные атаки смертников. У Шабака был стукач — осведомитель — в ХАМАС, и он предупредил их.

Либерти оглядывалась по сторонам, как будто не слушает, но Юзи чувствовал, что она ловит каждое слово. Холодная ночь окружала их.

— Проблема заключалась в том, что стукач занимал в ХАМАС высокое положение и был единственным человеком на Западном берегу, который знал о планирующихся терактах. Если бы Шабак арестовал террористов, стукач засветился бы. В то же время нужно было предотвратить смертоубийство.

— И как же они поступили?

— Просто. Арестовали трех смертников, двух упрятали за решетку, а третьего отпустили домой с тысячей долларов. Все решили, что он стукач. Над ним устроили самосуд.

— Израильтяне, — сказала Либерти, качая головой. — Чертовы израильтяне.

— Ты можешь сделать то же самое, — сказал Юзи, выдыхая в холодную тьму белые облачка конденсата. — Собери на ковер шестерых подозреваемых. Потом отпусти одного с хорошим бонусом. С машиной, например, — я знаю, ты любишь машины. Установи за ним слежку. Как только ему станут угрожать или побьют, выследи нападавших. В итоге получишь свою сеть.

Либерти улыбнулась.

— Мне нравится, как ты мыслишь, — сказала она. — Хитрый стервец. У тебя великолепный ум.

Металлическая дверь со скрипом распахнулась. Либерти с Юзи наблюдали, как русские несут обернутое коричневой лентой тело Абелева к БМВ. Похоронный кортеж.

— Почему они так задержались? — спросил Юзи.

— Заметали следы.

— Ты хорошо их выдрессировала.

— Разумеется.

Юзи отвернулся, но Либерти дернула его за рукав.

— Послушай, — внезапно посерьезнев, сказала она. — Знаешь ли ты, что значит быть женщиной в этой игре? Женщиной наверху? Это значит, что надо быть сильной. Сильнее любого мужчины, беспощаднее. Стоит показать слабость, и тебе конец. Все дело в сигналах, которые ты посылаешь. От этого зависит не только бизнес. От этого зависит жизнь.

Юзи презрительно скривил губы и снова отвернулся. На сей раз Либерти не шелохнулась. Он подошел к своей машине и открыл замки; Либерти остановилась у своего внедорожника.

— Давай выпьем, — предложила она, забираясь внутрь. — Устроим разгрузку. В «Хоум-хаусе».

— Это приказ? — спросил Юзи.

— Просьба.

Юзи скользнул в салон «порше», захлопнул дверь и выехал на улицу. Двигатель гудел, будто и не спал вовсе, то стихая, то набирая обороты в одном ритме с городом.

— Ты ведь знаешь, что мы поступаем правильно, да? — заплетающимся языком проговорил Авнери. — Я хочу сказать, ты знаешь, что наше дело правое. — Он посмотрел на часы, силясь разобраться, что же они там показывают. В баре было темно, музыка заглушала слова. — Сейчас, — сказал он, — вот прямо сейчас. Перевод задерживают. Но всего через несколько дней мы получим наши денежки, и на Святой земле пойдет потеха. Кто знает, может, это случится уже завтра.

Он рассмеялся, осушил бокал, причмокнул.

Юзи сидел в задумчивости. Абсолютно разбитый, разбитый вдребезги — такое у него было чувство. С тех пор как он связался с Либерти, его жизнь мутировала. Он стал ночным зверем: просыпался вечером, ложился на рассвете. Его план сработал как часы; Либерти выкорчевала сеть из двенадцати человек, и, похоже, перебежчиков больше не осталось. Теперь она лишь изредка давала ему какие-нибудь мелкие поручения, обещая в скором времени крупное дело. А пока Юзи только тем и занимался, что курил, смотрел телевизор и без всякой цели катался по городу на новой машине — он понимал, что «порше» притягивает внимание как магнит, но не мог удержаться. Голос в голове наглел, появлялся в самые неожиданные моменты и критиковал его отношения с Либерти, будто ревновал. Юзи стал нервным. Людные места приобрели для него зловещую окраску. Кто знает, где может прятаться враг? Кто знает, кому можно случайно попасться на глаза? И кто знает, насколько тщательно Либерти оберегает своих людей? Юзи понимал, что тени в любой момент могут обрести плоть, и тогда ему конец. ЦРУ наверняка уже купило у Либерти информацию. Теперь выявление источника утечки — лишь вопрос времени. Напряжение начинало сказываться; анестезирующий эффект безрассудства выветривался.

— Что? — переспросил он. Авнери что-то говорил.

— Аллея Праведников. Ну, та, которая в мемориале Холокоста, в Яд ва-Шем. Вот как будет. Ты станешь настоящим героем. Как… как Ицхак Рабин. Довольно крови и слез. [14] Слова премьер-министра Израиля Ицхака Рабина во время исторического рукопожатия с Ясиром Арафатом в сентябре 1993 г. в Осло, после подписания «Декларации о принципах». А что? Ты предотвратишь войну с Ираном. Еще выпьешь?

Юзи кивнул и вернулся к своим мыслям. Он знал все о шпионском синдроме, разумеется, знал. По части психологии Бюро подготовило его на совесть. Он знал: чтобы чего-то добиться от человека, нужен рычаг, крючок. Надо найти слабое место, будь то секс, деньги, жажда мести или желание спастись. И как читать собственную психологию — он тоже знал. Он знал, как прислушиваться к разуму и не забывать о чутье, как прорываться сквозь белый шум паники и цепляться за голые факты. Он умел держать Коля в узде, умел оставаться в здравом рассудке, даже слыша голоса. Но теперь все это затягивалось туманом. Конечно, с одной стороны, дела шли как нельзя лучше. Он не задавался финансовыми вопросами, жил в роскоши, за которую не платил. У него была машина, за которую другие готовы были убить, и жизнь его протекала праздно и беззаботно. Но его не покидала мысль, что буря надвигается. В маленьком костяном горшочке его черепа ютилась целая вселенная паранойи. Он пытался рассеять ее рациональной мыслью, но это было так же бесполезно, как отмахиваться ножом от темноты.