Джейк Саймонс - С чистого листа

После обеда Юзи включил телевизор, подумывал позвонить Галь, но телефон так и не взял. Действие, черт побери. Ему нужно действие. Он выкурил еще один косяк и наконец уснул на час. Потом проснулся. Два фильма по кабельному, в ряд; пачка сигарет. Еда в номер. К тому времени, как Юзи выключил телевизор и в комнате наступила тишина, о какой он почти забыл, на улице смеркалось. Дни мелькали, а его жизнь стояла на месте как замороженная. Чересчур взвинченный, чтобы выходить из дома, чересчур усталый, чтобы спать, он сидел в комнате, а дни шли мимо, один за другим, не останавливаясь ни на миг, толкая вперед все, кроме него. Такую жизнь он с готовностью принимал, когда много лет назад вступал в ряды Бюро. Жизнь ради идеала, ради удобного случая, ждать которого он мог сколько угодно долго. Жизнь разведчика. Но те времена миновали. На самом деле это ущербное существование, эта полужизнь, в которой никто уже не знал правды — в которой он сам почти забыл, как различать правду и ложь, — оказалась бледнее, бессмысленнее и тоскливее, чем он мог себе представить.

Было, наверное, около шести вечера, когда в дверь постучали. Несколько секунд Юзи сидел неподвижно, потом встал, схватил «рорбау» и выключил свет. Он передернул затвор, раздался двойной металлический щелчок. В глазок никого не было видно. Лоб сделался липким от пота. Юзи открыл дверь.

— Боже мой, — сказала Либерти, проскакивая мимо него в комнату. — Включи свет. Успокойся. Зачем ты вообще его выключал?

— Это что, допрос?

— Я видела, как он погас. Это Моссад тебя научил? Выдавать себя?

— Того, кто в темноте, труднее подстрелить. Я не собирался играть в игры.

— О, вы только посмотрите, — сказала Либерти, беря в руки его пистолет. — Полная боевая готовность. — Она вынула патрон из патронника. — У тебя нервишки шалят, Юзи. Даже не пытайся отнекиваться.

— Ты меня обвиняешь?

Юзи проверил коридор; насколько он мог видеть, Либерти явилась одна. Он закрыл за ней дверь. Либерти села на постель и надела бейсболку. Только теперь Юзи заметил, как она изменилась. Ни изысканного платья, ни драгоценностей. Сегодня на ней были джинсы, кроссовки и толстовка с капюшоном. Она выглядела моложе, гораздо проще. И, как ни странно, привлекательней.

— Не смотри на меня так, — сказала Либерти, — подойди и сядь, черт возьми.

— Ты выглядишь иначе, — сказал Юзи, догадываясь, что озвучивает очевидное. А про себя думал, не пришла ли она его застрелить.

— У меня сегодня выходной. Это светский визит.

— Светский?

— Я же сказала. Сядь наконец. Хотя нет, сначала оденься.

Юзи, который был в одном нижнем белье, натянул джинсы и рубашку. Потом сел и нахмурился.

— Не прошло и полугода. — Либерти сняла кепку, тряхнула волосами и надела ее снова. — Слушай, — сказала она, — для тебя назревает серьезное дело. Новые горизонты. Интересная работа, жирный бонус. И я подумала, почему бы нам не развеяться. Сбежать от всего этого. Забыть о проблемах, как говорится. А потом с новыми силами за дело.

— Что за работа?

— Я не буду говорить о ней сегодня. Сегодня расслабляемся. Прочищаем систему.

Юзи ничего не ответил. Что это значит? Ловушка? Возможно, она пришла, чтобы убрать его, но это было бы странно. Зачем ей делать это лично? Либерти рассмеялась, и ее темные глаза сверкнули под кепкой.

— Да расслабься ты, — сказала она, будто прочитав его мысли. — Перестань меня подозревать, ладно? Я просто люблю веселиться. Делу время, потехе час… — Она умолкла на полуслове и прочла пришедшее на телефон сообщение. Потом снова переключила внимание на Юзи. — Делу время, потехе час, — повторила она и улыбнулась.

— Куда идем? Сейчас?

Либерти придвинулась ближе.

— Это сюрприз.

— Не люблю сюрпризов.

— Брось, Юзи, остынь. Ты больше не шпион. Ты сам себе хозяин.

— Хватит играть, Либерти. Просто скажи, куда мы едем. Я не могу рисковать.

— Боже мой, — сказала Либерти. — Знаешь, я за тебя беспокоюсь. Не хочу, чтобы ты съехал с катушек. Ты мне нужен.

— Съехал с катушек?

— Ага. Шпионский синдром. Я хочу сказать… посмотри, как ты открывал дверь, посмотри, в каком состоянии эта комната.

— Ожидаемая продолжительность моей жизни невелика, — сказал Юзи, чувствуя, что в нем быстро нарастает гнев. — Ты знаешь это не хуже других.

Либерти покачала головой.

— Нужно вытащить тебя отсюда, — сказала она, — сменить обстановку. Вернуть тебе силы. Пойдем.

Она потянула Юзи за руку — хватка оказалась на удивление сильной — и заставила подняться. Потом надела ему на голову бейсболку, сопроводив это действие каким-то замечанием насчет прогулки инкогнито. На мгновение они оказались близко и посмотрели друг на друга из-под козырьков кепок. Юзи сунул пистолет за пояс. Потом они вышли в коридор, и Либерти повела его в сторону лифта.

Снаружи воздух был черным и бодрящим. Дышалось по-другому, хорошо дышалось. Телохранителей Либерти не было видно, но Юзи сомневался, что она осталась без защиты. Она знала толк в маскировке; они покинули «Хоум-хаус», и никто их как будто не заметил. Юзи ничего другого и не ждал. Старые повадки возвращались, и Юзи тоже стал серым, безликим. Либерти опять взяла его за руку и повела по улице, неслышно отдаляясь от подземной парковки.

— Мы же не пешком идем? — спросил Юзи.

— Смеешься? Это слишком далеко.

Они остановились перед длинным рядом муниципальных велосипедов, которые в народе прозвали «байки Бориса» [18] Мэр Лондона Борис Джонсон основал в городе сеть проката велосипедов. — в честь мэра.

— Ты это серьезно? — спросил Юзи, когда Либерти приложила брелок к замку.

— Нет, — отозвалась она, — и пытаюсь добиться, чтобы у тебя серьезности тоже поубавилось.

Из общей связки освободился велосипед, Либерти отрегулировала сиденье, и вот Юзи уже изо всех сил жал на педали, стараясь не отставать. Либерти мчала сквозь вечерний поток машин, вся в клубах выхлопных газов.

— Давай, — крикнула она, оглядываясь через плечо, — ты способен на большее.

— Я сто лет не катался на велосипеде, — крикнул в ответ Юзи и закашлялся.

Он приподнялся на педалях, и расстояние между ними сократилось; его волосы развевал грязный ветер, и вдруг Юзи обнаружил, что смеется. Велосипед был тяжелым, неповоротливым, с лентой белых фонариков спереди. В какой-то момент ему представилось, что он едет на осле.

Прогулка длилась дольше, чем он ожидал, и с каждым поворотом педалей с него как будто снимали ношу, распускали в нем что-то туго затянутое, очищали мысли. Юзи все еще кашлял. Сигареты он оставил в комнате, но ему было все равно. Либерти петляла между машинами, и Юзи поражался ее ловкости; время от времени она оглядывалась через плечо и смеялась. Они взобрались на холм — Юзи чуть легкие не выплюнул — и свободно скатились по другому склону. Либерти по-прежнему ехала впереди. Иногда им попадались другие люди на байках Бориса, «свои» люди: мы против потока машин, мы против всего света. Мы и наши уродливые серые велики, наши вспыхивающие фары. Юзи это нравилось. Он по-прежнему не замечал, чтобы кто-нибудь следовал за ним или за Либерти, никаких охранников. И тогда — впервые за долгое время — он перестал выискивать опасность.