Борис Акунин - Смерть на брудершафт (Фильма 9-10) [Операция «Транзит» + Батальон ангелов] [только текст]

Иван Варламович удивился:

— Я и не стал бы махать. Что толку? Если баба такая нелюдь, что родное дитя не пожалела бы, зачем зря ребенка губить? Другое дело, что я бы ей в этом случае башку проломил безо всякого сожаления — это да.

От этих слов Люпус воспрял духом.

— Я знал, что она сломается, я всё правильно рассчитал. Из досье было ясно, что Краевская все-таки женщина, а не кусок гранита. Риск, конечно, был, но вполне разумный.

Иван Варламович мысленно усмехнулся. Молодой, честолюбивый. Хочет главную заслугу себе взять. Пускай, сочтемся славой. Тем более что ни славы, ни награды за это дельце не дождешься. Наоборот, придется перед Петроградом изображать, что знать ничего не знали, ведать не ведали. За убийство эмигрантского вождя новая власть по головке не погладит.

Плевать, лишь бы всё прошло гладко.

— Без девяти минут, — нервно сказал Люпус. — Ну, если она, стерва, нас провела… Живой ей не быть.

И положил руку на ракетницу. Синюшников сейчас следит за небом. Увидит над холмом зеленую ракету, и в тот же миг гадине конец. Только Иван Варламович был уверен: не словчила мамаша. Не стала бы она сыночком рисковать. Почем ей знать, что Синюшникову велено пацаненка не трогать?

— Выходят! — шепнул прапорщик.

Из подъезда вышел человек в кепке, огляделся, сел за руль «испано-сюизы». За ним еще один, долговязый. Тоже поозирался, распахнул пассажирскую дверь. Правую руку держал в кармане.

— А вот и Лысый… — Николай Константинович довольно чувствительно ударил помощника по руке. — Приготовьтесь!

— Давно готов… — Иван Варламович перекрестился. — Ну, помогай Господь.

Невысокий, коренастый мужчина в котелке быстро сел в машину. Охранник захлопнул дверцу, обежал автомобиль и, уже на ходу, впрыгнул справа.

«Испано-сюиза» быстро разогналась, катясь вниз к перекрестку, но перед поворотом налево, на Зоннегштрассе, сбросила скорость. Тут-то «паккард» ее и нагнал.

Место было выбрано с толком. Влево и вправо — открытое пространство, не спрячешься. Впереди — крутой склон с длинной лестницей. Побежать по ней, конечно, можно, но пуля летает быстрее.

Это если не удастся Лысого прямо в кабине положить.

Завизжали тормоза. Люпус и Шишко почти одновременно, с двух сторон, выскочили из машины и открыли огонь: прапорщик по-научному, с локтевого упора; Иван Варламович по старинке, навскид.

В «испано-сюизе» зазвенели пробитые стекла. Бить сначала следовало в охранников — они с оружием, могут подстрелить. Пассажира можно будет прикончить после. Поэтому прапорщик целил в шофера, Шишко — в долговязого.

Прапорщик, поднаторевший в военных передрягах, стрелял лучше. Водитель только обернуться успел — и повис на руле. А вот Иван Варламович смазал. Длинный охранник распахнул дверцу, скрючился за ней и что-то закричал.

Высунул руку с револьвером, начал отстреливаться.

Секунды две всего понадобилось, чтобы дверцу из двух стволов издырявить. Упал охранник, только ногами длиннющими дрыгнул. А мертвый шофер по рулю тушей сполз, и от этого «испано-сюизу» поперек улицы развернуло. Стало видно, что нет никого на заднем сиденье.

— Бежит, бежит! — крикнул Николай Константинович.

Иван Варламович сам уже видел, что Лысый успел из машины выскочить и со всех ног улепетывает к лестнице. Юркий, чертяка. Когда только успел?

Котелок с бегущего свалился, в свете уличного фонаря блеснула плешивая макушка, окруженная венчиком волос.

Из окон ближайшего дома кто-то высунулся, но черт с ними, свидетелями.

— За ним, ради бога! — закричал Люпус, дергая затвор. — Зараза, переклинило!

Иван Варламович, топая по булыжнику, кинулся догонять.

Сколько патронов-то в магазине осталось?

Три?

Нет, два только.

Ох, беда.

Неужто уйдет?

У бегущего человека выталкивали друг друга, рвались куцые мысли.

Грач говорил, напасть не посмеют. Он ошибся!

Неужели убьют?

Нет, мне всегда везло.

Не стреляют!

Убежал?

Обернуться?

Нет, сзади топот!

Скорей, скорей!

Но я не умру! Я не могу умереть! Я нужен революции!

Сзади оглушительно грохотнуло. Бегущему обожгло ухо.

Зигзагом! Нужно зигзагом!

Он несся вниз через две ступеньки, стараясь прыгать то левее, то правее.

Человек давно перестал верить в бога и ненавидел всё, связанное с религией, но сейчас, как в раннем детстве, молился:

Боже, спаси! Спаси!

Следующего выстрела он не услышал. Просто толкнуло в спину, и показалось, будто взлетаешь над лестницей, над склоном, над рекой Леман, над городскими огнями.

Бог — он за правду. Поотстав от шустрого вождя, вхолостую потратив предпоследний патрон, уже ни на что почти не надеясь, Иван Варламович остановился, прижался боком к перилам, взялся, как это делал Люпус — левой рукой за локоть правой, пробормотал «Выручай, Господи».

И выручил.

Беглец, обогнавший Ивана Варламовича на целых три пролета, растопырил руки, будто хотел нырнуть или взлететь, упал брюхом, заскользил вниз по ступенькам.

Мимо, чуть не сбив с ног, пронесся Николай Константинович. Справился, наконец, с заклинившим затвором. Обидно было юноше, что не он врага отечества свалил. Но Люпус свое местечко в истории все-таки застолбил: с разбегу, беспромашно, всадил в лежащего еще несколько пуль, а приблизившись, для верности впечатал еще одну, прямо в затылок.

Обернулся, торжествующе крикнул:

— Всё! Лысому капут!

Пыхтя и утирая пот, Иван Варламович подошел.

— А проверить не мешает. Гады — они живучие.

Взял тяжелое тело за плечи, перевернул на спину.

Было темно, до ближайшего фонаря шагов тридцать, а всё ж свету хватило, чтоб опознать покойника.

Лысый-то он был лысый, да не тот.

— Это же Людвиг Зонн, — пробормотал Люпус. — Ничего не понимаю… Откуда? Почему?

— Чего тут понимать? Обдурил нас немец. Переиграл.

Наверху, где остались автомобили, залился свисток — полиция. Надо было уносить ноги.

— …Пойду-ка я прогуляюсь, — молвил Иван Варламович. — Может, услышу что полезное.

Из автомобиля он вылез с другой стороны, чтоб из переулка не увидели. Прогулочной походочкой, этаким ленивым бюргером, двинулся по переулку, мимо беседующих мужчин. Только те уже прощались.

Джинн, не подав Теофельсу руки и даже не кивнув, зашагал в сторону дальнего перекрестка. Немец же скрылся в подъезде.

Пожилой горожанин еще немножко прошелся переулком. Потом, видно что-то вспомнив, повернул обратно. За углом его, оказывается, ждал автомобиль.

Дверь подъезда, до сего момента чуть приотворенная, тихонько закрылась.