Павел Астахов - Шпион

Томми так и бродил в полусне по знакомым лондонским закоулкам и снова возвращался к Вестминстерскому аббатству. Мысленно оглядывал церковь Святого Петра, что по праву считается самым высоким культовым сооружением Британских островов. Навещал капеллу Генриха Восьмого и, конечно же, усыпальницу Исаака Ньютона. Именно к нему, великому земляку, доказавшему законы всемирного тяготения, он часто приходил в реальности — чтобы еще и еще раз прочитать эпитафию на надгробии, которую уже выучил наизусть. Пожалуй, Ти Джей хотел, чтобы нечто подобное изобразили потомки на его скромной могиле: памятник, бюст наверху и слова:

«Здесь покоится сэр Исаак Ньютон, дворянин,

который почти божественным разумом первый доказал с факелом математики движение планет, пути комет и приливы океанов.

Он исследовал различие световых лучей и проявляющиеся при этом различные свойства цветов.

Пусть смертные радуются, что существует такое украшение рода человеческого».

Ах, как хотелось Ти Джею — Томасу Джонатану Хоупу, потомку великого разведчика Сиднея Рейли, услыхать хоть пару слов, похожих на эти вечные строки.

— Пусть смертные радуются, что существует такое украшение рода человеческого, — повторил Ти Джей вслух и открыл глаза.

В камеру как раз заводили вернувшегося от адвоката сокамерника-стукача Рахима. Второй сосед делал вид, что спит, и поделиться мыслями было попросту не с кем. А между тем… Ти Джей усмехнулся. А между тем сегодня был день его рождения.

— Happy birthday!

Рожденный в начале зимы, он не любил свой день рождения и старался на это время скрыться куда-нибудь подальше. Впрочем, немногочисленные родственники Томми и так не знали его телефонов и почтового адреса. Но сегодня Ти Джей особенно не был доволен тем, как движется этот особенный день, ибо впервые в жизни он не распоряжался даже своим местонахождением, а провести именины в тюрьме…

Томми вскочил и, едва не задев плечом Рахима, прошелся по камере.

— Эй, смотри куда прешься, рожа! — неожиданно нервно отреагировал сосед по несчастью и стукач по совместительству.

Томми отодвинулся и размеренно заходил из угла в угол. Ему остро не хватало движения. Он никогда, например, не стеснялся бегать и считал бег одним из важнейших видов спорта. Если бы не его крепкие ноги и здоровые легкие, он не вышел бы здоровым и невредимым из многих передряг в своей совсем не безоблачной карьере. Как правило, полицейские — во всех государствах — пренебрегают подобной истиной и не уделяют должного внимания тренировкам. Они словно не понимают, что именно бег вырабатывает выносливость и уравнивает шансы на победу в гонке с преступником.

Томми улыбнулся. Самым забавным ему казался тот факт, что именно кросс во всех курсах подготовки работников полиции и правоохранительных органов является первым и главным экзаменом на сдачу квалификационных экзаменов. Но во всех странах и системах ленивые ожиревшие полицейские заставляют понижать стандарт и нормативы.

— Слушай, перестань маячить перед глазами! — раздраженно рыкнул Рахим. — Запарил уже! Бегаешь из угла в угол, словно крыса!

Ти Джей приостановился. «Крыса» во многих культурах было словом оскорбительным, но он уже почуял в интонации Рахима некий надрыв, словно тот отрабатывал заданное на дом упражнение. Пожалуй, с обучением своего сокамерника вежливости можно было и подождать.

Когда договоренность была достигнута, Соломин вернулся в свой кабинет и погрузился в очередное исследование всего изъятого у «норвежца». Теперь, когда не только Белугин, но и Заславский внятно дал понять, что «норвежца» можно мочить, Джоханссон был обречен. Не пройдет и пары часов, как Усманов спровоцирует ссору, затем драку, и «норвежца» к его же пользе переведут в другую камеру. И ждать его там будут не обычные подследственные, а недавние опытные в дознании менты. Под те же условия, что дал Соломин Усманову — закрыть глаза на то или иное обстоятельство в деле, — эти ребята устроят «норвежцу» настоящий ад.

— И однажды он мне все подпишет, — мурлыкнул полковник. — А то и повинную принесет…

Парадоксальным образом Соломин и сам был сродни Усманову и этим бывшим ментам из рукотворной «преисподней». Случись ему добиться настоящего успеха в настоящем шпионском деле — пусть и ценой некоторого отступления от норм Женевской конвенции, — и там, наверху, тоже закроют глаза на его провал в Сохо. И вот тогда его возвращение в Лондон станет реальностью.

«Чай… — прикрыл на мгновение глаза Юрий Максимович, — первым делом я устрою себе нормальное чаепитие в приличном месте…»

— А пока сантименты в сторону и — работать!

Он снова пододвинул к себе изъятые у Торна Джоханссона десятки мелких, не имеющих, по сути, никакого значения бумажек и замер.

— Стоп.

Прямо на него смотрел чек. Обычный товарный чек на обычный кустарный сувенир с Арбата — «Царевна-лягушка хохломская» стоимостью 3540 рублей.

— Дорогая лягушечка… — пробормотал Соломин и сам же понял: не то.

Его внимание приковало что-то иное. Но вот что?

«Что у нас в Хохломе? Есть там хоть один оборонный завод?»

Насколько он помнил, ракет средней дальности там не выпускали.

«Может быть, дело в цифрах?»

Соломин уткнулся носом в цифры, но это была самая банальная фискальная информация.

— Нет, не то.

«Но что тогда?»

Соломин был абсолютно уверен, что это щекочущее чувство победы внутри возникло не вдруг; тому были основания.

«Царевна… лягушка… хохломская… Лягушка? Не может быть!!!»

Соломин замер, затем потянул из кармана мобильный телефон, вскрыл, вытянул сим-карту, вставил другую, он полистал записную книжку, набрал несколько часов назад записанный номер и произнес:

— Это Соломин. Я был у вас сегодня.

— Да, говорите, — голос генерала Заславского был свеж и бодр.

— Вы же знаете страсть… ну, нашего… вашего… объекта к жабам и прочим земноводным?

— Естественно, — подтвердил генерал.

— Так вот, — перевел дыхание Соломин, — я нашел среди изъятых по делу «норвежца» вещей чек, видимо, с Арбата, и это подарок. Очень подходящий подарок.

— Ну?

— Это чек на «Царевну-лягушку хохломскую»…

Квартиру заместителя Председателя «конторы» самого Глеба Арсентьевича Белугина вскрыли сразу, в течение четверти часа после сообщения о найденном среди личных вещей Торна Джоханссона подозрительном чеке. Царевна-лягушка хохломская стояла прямо на столе, так, словно хозяин квартиры, перед тем как «на минуточку» выйти из дома, любовался своим последним трофеем. Но вот самого Белугина не было.