Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) [Странный человек + Гром победы, раздавайся]

Какое-то время они шагали молча. Алексей приметил, что Банщик все время держится правее и на шаг сзади. Не теряет бдительности. Помнит, что у подпоручика голова дурная, а в револьвере есть один патрон. Такому идиоту, какого разыгрывал Романов, ничего не стоит пальнуть в неприятного человека, а потом уж начать думать, что это он натворил и как быть дальше.

Поведение Петренки означало, что свою роль контрразведчик исполняет неплохо.

Настороженность спутника была полезна еще в одном смысле. Поскольку внимание фальшивого Афанасия Никитича было сконцентрировано на Алексее, отвлекаться на созерцание окрестного пейзажа шпион себе позволить не мог. А в пейзаже было на что полюбоваться.

Искоса, с опаской поглядывая на шпиона (это выглядело вполне естественно), Романов в то же время боковым зрением проверял, как там Калинкин.

Мальчишка, надо отдать ему должное, вел конвоирование безукоризненно. На курсах по дисциплине «слежка на открытом пространстве» у него наверняка была отличная оценка. Перемещения прапорщика напоминали прыжки дельфина среди волн. Он то приподнимался из высокой травы, то нырял в нее носом. И проделывал эти маневры безо всякого шума. Может, и будет из парня толк — жизнь пообтешет.

Когда вошли в березовую рощу, о которой говорил Банщик, Вася стал очень ловко, зигзагами, передвигаться от дерева к дереву.

На опушке остановились, закурили.

— Благодать какая, — потянулся Петренко, глядя в весеннее небо. — Так и полетел бы, по-журавлиному.

Вдали, с километр отсюда, шли саперные работы. Там, согласно плану, должна была разместиться одна из мортирных батарей.

Шпион посмотрел на часы. Было без одной минуты шесть.

— Приляжем на травку, отдохнем.

Романов насторожился:

— Зачем?

— Да так просто. В ногах правды нет. Ложись, Лёшик, ложись. Вон как тут славно, за пеньком.

Едва легли, несколько секунд прошло — вдруг задрожал, зазвенел воздух. Потом гулко лопнул. На поле, шагах в ста, взметнулись рядом два фугасных разрыва.

— Мать их за ноги! — выругался Банщик, стряхивая с фуражки осыпавшуюся древесную труху. Вынул из кармана блокнот, что-то записал.

Движение на батарейной позиции замерло. Саперы попрятались, ожидая продолжения артиллерийского налета. Но австрийцы больше не стреляли.

А ведь это он неспроста меня сюда привел, догадался Романов. Должно быть, некоторое время назад сообщил координаты, и ему поручили проверить точность пристрелки, чтобы внести коррекцию.

Обер-лейтенант зло пробормотал по-немецки:

— Чуть не угробили, математики. И главное, зря всё… Однако задание есть задание.

Кто кого засек и нанес на карту обстрела, это еще вопрос, усмехнулся про себя Романов. Наши наблюдатели не лыком шиты. И разведчики наши на той стороне тоже имеются. Как ударит отсюда залп тяжелых мортир, останется от австрийской батареи куча земли…

— Эхе-хе, — вздохнул Банщик. — Суетимся, умничаем, а жахнет такая вот дура, из своей же пушки, и пакеда. — Он поднялся, дернул подпоручика за рукав. — Вставай, герой. Второй раз тебе сегодня свезло. Сначала не стал стреляться. Теперь вот фугаска чуть в сторону взяла. Но Бог, он троицу любит. Ну-ка, в третий раз выкрутишься или нет?

С этими словами он вдруг отскочил назад, выхватил из кармана пистолет и направил Алеше в лоб.

— Знаешь, что я решил? Если ты сейчас, сию секунду, мне не скажешь, как к подполковнику в планшет залезть, шлепну я тебя. Мне идиот в помощниках не надобен. Докажи свою полезность — или прощай.

Фортель был неожиданный. Романов вроде не новичок, но все-таки дрогнул. Смотреть в черную дырку «вальтера» было жутко.

Но, с другой стороны, и хорошо, что дрогнул. Так оно вышло естественней.

— Я придумал… Придумал! — быстро сказал он. — Господин подполковник обещался завтра утром с инспекцией заехать. А планшет, я говорил, всегда при нем!

Калинкин тоже нервничал — ему ведь разговора было не слышно. Лежа за деревом, прапорщик приготовился стрелять: локтем уперся в землю, навел ствол, прищурил глаз.

— Другое дело! — радостно воскликнул Банщик и опустил руку. — Вот что значит — заинтересовать клиента. А то молчал, время тянул…

Вася тоже немного расслабился, шпиона с мушки снял, но все-таки был наготове, внимательно наблюдал.

— Я думал, ты дурак. — Обер-лейтенант сделал шаг в сторону и лукаво прищурился. — А ты, Леша, выходит, ловкач. Меня решил в дураках оставить?

— А? — удивился Романов.

— Бэ!

Банщик вдруг развернулся на каблуке, вскинул руку и трижды выстрелил, целя под березу, где залег Калинкин. Прыгнул в сторону, крутанулся еще раз и взял остолбеневшего Алексея на прицел.

— Руки к плечам!

— Вы что это? В кого? — залепетал подпоручик, еще не осознав, что всё пропало.

Вася слишком высунулся — на свою беду. И ответных выстрелов не было. Неужели…

Переход от уверенности в успехе к осознанию полного краха произошел слишком стремительно.

— Ну-ка, пойдем поглядим, что там за зверь. Тихо, плавно, за мной марш! — приказал Петренко.

Он тянул шею в сторону березы — пытался разглядеть, что там.

Не обращая внимания ни на Банщика, ни на его пистолет, позабыв обо всем на свете, Романов бросился к Васе.

В прапорщика попали две пули из трех. Одна прошла косо — выбила правый глаз и вылетела через висок. Вторая разорвала горло.

Единственное оставшееся око с ужасом и непониманием таращилось на Алешу. Руки тщетно зажимали шею. Мальчик пытался и не мог вдохнуть воздух. Свистела и хрипела разодранная трахея. Вася Калинкин доживал последние секунды, это было ясно.

Странный звон раздался у подпоручика в ушах. Словно натянулась до отказа пружина. Вернее, будто сам он вдруг превратился в сжатую до отказа стальную нить.

— Калинкин! — не своим, пронзительным голосом завизжал Романов. — Сволочь!

— Кто? — спросил за спиной Банщик.

— Помощник мой! Шпионил за мной, гад! Скотина!

Судорожным жестом Алексей вырвал из кобуры «наган» и выстрелил умирающему прямо в залитое кровью лицо. Палец снова и снова жал на спусковой крючок, но патронов больше не было, лишь прокручивался пустой барабан.

Обер-лейтенант сзади обхватил контрразведчика за локти.

— Ну всё, всё! Экий ты, Лёша, африканец!

— Я пропал! — кричал Романов, вырываясь. — Он следил за мной! Он меня выдал! Наверняка выдал!

— Не мог он тебя выдать. Не успел бы. Успокойся.

— Всё равно! Как я объясню? Как? Мерзавец! Он мне завидовал! Хотел занять мое место!

Романов еще и пнул ногой неподвижное тело, Васе теперь было все равно. Его потускневший глаз смотрел на убийц спокойно, даже равнодушно.

— Мне конец… Теперь мне точно конец, — трясся подпоручик. Истерика давалась ему безо всякого усилия. Он сейчас и захотел бы остановиться — не смог бы.