Патрик Ларкин - Московский вектор

Смит внимательнее всмотрелся в седоволосого великана, размышляя, как тому удавалось столь долгое время совмещать работу на американскую разведку со службой в российском органе безопасности? Двойственная верность попахивала бедой. Сталкиваясь с проблемой выбора между абстрактными идеалами и национальными, кровными привязанностями, большинство людей, даже самых достойных, ломались. Смит высказал свои мысли вслух.

– Я до сих пор российский патриот, – выпалил Киров. Мышцы его лица, особенно в районе челюсти, заметно напряглись. – Но при этом не слепой и не лишен способности здраво рассуждать. Дударев и его приближенные ведут страну назад, во тьму, по проторенной дорожке тирании, к полному разрушению. Пока ситуация такова и пока сотрудничество с США не представляет для России угрозы, я не вижу в своих связях с вами ничего дурного. – Он взглянул американцу прямо в глаза. – Когда-то мы боролись со злом бок о бок, Джон, и вместе проливали кровь. Поверьте мне еще раз. Неужели это так трудно после всего, на что я ради вас сегодня пошел?

– Нет, разумеется, нет, – ответил Смит, внезапно осознав, что своими подозрениями оскорбляет Кирова. – Простите, Олег. – Он поднялся с кресла и протянул руку. – Напрасно я усомнился в вашей честности и порядочности.

– Будь я на вашем месте, возможно, тоже усомнился бы, – признался россиянин. – Подозрения в наших шпионских играх – безусловное правило.

Оба несколько смущенные, они обменялись рукопожатиями.

– Теперь, когда выяснилось, что и вы и Олег – люди честные, благородные, надежные, словом, воплощения всяческих добродетелей, может, подсобите мне разобраться до конца с записями Веденской? – поинтересовалась Фиона у Смита. Она кивнула на бумаги. – По-русски я говорю свободно. Но в современной медицинской терминологии – почти полный профан. Если вы не объясните мне значения всех этих фраз, я так ничего и не переведу на понятный английский.

Смит, все еще слегка красный и сконфуженный, улыбнулся, найдя ее упрек вполне справедливым, вернулся на диван и придвинул к себе следующий лист бумаги.

– Мой мозг в вашем распоряжении, мисс Девин.

Киров, хмыкнув, пошел в небольшую кухоньку разложить по местам продукты. Заглянул в гостиную некоторое время спустя узнать, не желают ли Джон и Фиона, чтобы не заклевать носами, взбодриться чайком. Те приняли предложение. Выпив чаю, расшифровкой сделанных кириллицей записей, многочисленных аббревиатур и сокращений занялись все трое.

Проработали до раннего утра. Веденская подошла к делу с огромной ответственностью. Записала о первых четырех жертвах все, что было известно: имена, возраст, пол, социально-экономическое положение, значительные умственные и физические особенности. Зафиксировала, как таинственная болезнь протекала в каждом отдельном случае – начиная с той минуты, когда пациента доставили в больницу, и заканчивая последним мгновением жизни. К записям прилагались результаты всех проведенных тестов, отчеты по вскрытиям, многочисленные расширенные анализы.

Наконец Смит откинулся на спинку и обреченно вздохнул. В глазах у него резало, будто в них насыпали песка, шея и плечи затекли и на малейшее движение реагировали болью.

– Каковы ваши соображения? – осторожно поинтересовалась Фиона.

– К разгадке мы не приблизились и на миллиметр, – проговорил Смит. – Записи лишь подтверждают все то, о чем перед смертью мне успел поведать Петренко. Жертвы друг друга не знали. Жили в совершенно разных районах Москвы или даже на самой окраине. У них не было общих друзей либо просто знакомых. Даже занимались все четверо совершенно разными делами. Я не вижу между ними ни единой связующей нити – вектора заболевания как будто не существует.

– Вектора?

– Вектором в медицине называют человека, животное или микроорганизм, которые распространяют ту или иную болезнь, – пояснил Смит.

Киров пристально на него посмотрел.

– А это важно?

Смит кивнул.

– Судя по всему, болезнь зародилась не естественным путем. А была создана в лаборатории – случайно либо намеренно…

Он резко замолчал, напрягая мозг. Его губы сжались в узкую линию.

– В чем дело, подполковник? – спросила Фиона.

– Мне пришла чудовищная идея, – негромко ответил Смит. Его брови сдвинулись. – Послушайте, эти четверо, что умерли от болезни, поразительно разные люди, так ведь?

Фиона и Киров закивали, озадачиваясь.

– Я вдруг подумал, не выбрали ли их умышленно для проведения эксперимента: чтобы проверить действие убийственного организма или процесса на человеческих существах разного возраста, пола, с различным обменом веществ?

– Идея, правда, чудовищная, – согласилась Фиона. Ее брови поползли вверх. – Думаете, слух, о котором нам поведала Веденская – про того ученого из Восточной Германии, – не выдумка?

– Именно, – сказал Смит. – Если Вольф Ренке по сей день жив, значит, первая вспышка заболевания – всего лишь опыт. Сукин сын всегда славился страстью поэкспериментировать над людьми. – Его плечи опустились. – Но даже если моя догадка верна, нам она не поможет. Определенной картины все равно не вырисовывается. Откуда взялась болезнь? Каким образом воздействует на организм? Или хотя бы как передается? По записям ничего не определишь.

– Парадокс, – медленно произнес Киров. Его глаза засветились холодным сиянием. – Если бумаги настолько бесполезны, почему же тогда людей, которые пытаются их вам передать, так безжалостно убивают?

Берлин, 19 февраля

Международный аэропорт «Берлин-Бранденбург», что в восемнадцати километрах к югу от центра германской столицы, еще окутывал утренний туман, когда небольшой частный самолет коснулся выпущенным шасси взлетно-посадочной полосы 25-Р, промчался, замедляя ход, по окаймленной красно-зелеными фонарями бетонной полосе, свернул к огромному люфтганзовскому ангару для ремонта самолетов и остановился.

На влажной бетонированной площадке его поджидал черный седан «БМВ».

Четверо стройных, атлетически сложенных мужчин в теплых пальто и меховых шапках вышли из самолета и быстро зашагали к автомобилю. Каждый нес компактную дорожную сумку и настороженно смотрел по сторонам, точно готовясь к беде.

Пятый, более низкорослый, упитанный и постарше, вышел из «БМВ» навстречу прибывшим. Главарю он сдержанно кивнул.

– Добро пожаловать в Германию. Как поживает Москва?

– Там холодно и темно, – безрадостно ответил Герхард Ланге. – Почти как здесь. Что с таможней?

– Все улажено. Властям не к чему придраться, – заверил встречающий.

– Замечательно. – Бывший офицер «Штази» одобрительно кивнул. – А оружие? Все приготовил?