Роберт Ладлэм - Возвращение Матарезе

– Меня зовут Уэйтерс, я из МИ-5, у меня дело государственной важности! Что здесь произошло?

– О, что произошло? Все в таком смятении…

– Что здесь произошло? – заорал Камерон.

– Все так ужасно, все просто совершенно ужасно!..

– В чем дело? – рявкнула Монтроз.

– Брайан Чадуик, наш первый вице-президент, человек, которому, как все мы были уверены, предстояло со временем возглавить нашу фирму, только что покончил с собой!

– Всем полицейским, которые находятся здесь! – заорал сэр Джеффри Уэйтерс. – Немедленно опечатать кабинет покойного!

Бахрейн, два часа дня

В белоснежной вилле на побережье Персидского залива, в комнате с побеленными стенами и зарешеченными окнами сидел за письменным столом паренек лет пятнадцати. Эта комната была как бы тюремной камерой, но при этом в ней имелись отдельные туалет и ванная, напротив уютной кровати стоял современный телевизор, а на книжных полках теснились любые книги и периодические издания, какие только пожелал иметь заточенный в ней пленник. Его звали Джеймс Монтроз-младший, но все называли его просто Джеми.

Свой распорядок дня, если можно было считать его таковым, он устанавливал сам, в определенных пределах. Джеми мог прогуливаться по территории поместья, обнесенной глухой стеной, – правда, только в сопровождении охранника; он имел в собственном распоряжении бассейн и два теннисных корта, хотя от последних толку было мало, поскольку здесь не было других «гостей», с которыми можно было бы померяться силой. Кроме того, Джеми имел возможность заказывать себе любимые блюда. Надо признать, он был особым пленником, но тем не менее все равно пленником. Он не мог отправиться в столицу Бахрейна город Манаму или любое другое место независимого архипелага. Заточенный в стенах виллы, Джеми был лишен связи с внешним миром.

Джеми Монтроз, рослый и широкоплечий для своих лет, унаследовал все лучшее от своих красивых родителей. Он обладал той спокойной сдержанностью, которая так часто встречается у детей военных. Определенно, это качество является следствием частых переездов с одной военной базы на другую, которые расположены как на родной земле, так и за границей, и постоянной необходимости привыкать к незнакомому и новому. Однако в случае с сыном Лесли Монтроз было у него одно качество, которое обычно отсутствует у детей военных. В то время как неумолимая статистика свидетельствует об общем чувстве недовольства образом жизни родителей, которое с годами вырабатывается у детей военных, Джеймс Монтроз-младший уважал выбор матери и боготворил своего отца, или, точнее, его память.

И преданность эта не проявлялась в воинственной показухе; Джеми не превозносил бездумно до небес все положительные аспекты армейской жизни, каковых было немало. Он чувствовал, что это решение каждый человек должен принимать сам, после тщательного изучения и оценки своих сильных и слабых сторон. Если возникла бы необходимость описать Джеми одним выражением, вероятно, лучше всего было бы сказать, что он является наблюдателем, который пристально присматривается ко всем обстоятельствам перед тем, как стать активным участником. Последние несколько лет внезапных перемен приучили его быть осторожным и не торопиться высказывать свое мнение вслух, но при этом не сделали пассивным и неуверенным. Под внешним лаконичным спокойствием скрывалась сила и решимость быстрого рассудка.

– Джеймс, – послышался громкий голос из-за запертой двери, – я вам не помешаю своим присутствием?

– Заходи, Ахмет, – ответил молодой Монтроз. – Я остаюсь здесь до сих пор, потому что мне удалось согнуть стальные прутья решетки лишь на несколько дюймов. Пока что я никак не могу пролезть сквозь них.

Дверь открылась, и в комнату вошел стройный мужчина в костюме западного покроя и арабской чалме на голове.

– Джеймс, вечно вы шутите, – сказал он, своим произношением выдавая уроженца Ближнего Востока, учившего английский язык в британской школе. – Вы такой замечательный гость, когда не бываете… угрюмым, кажется, я употребил правильное слово.

– Лучше сказать, злым. Вы не даете мне возможность позвонить маме. Я понятия не имею, что ей известно и что неизвестно, что ей говорят и что не говорят. Я не угрюмый, Ахмет, я вне себя от злости!

– Но ведь с вами обращаются хорошо, разве не так?

– О чем ты говоришь? – раздраженно промолвил Джеми, поднимаясь из-за стола. – Я заперт здесь, в стране Али-Бабы. Да, я пленник в роскошной тюрьме, но моя комната остается именно этим – проклятой тюремной камерой! Когда, наконец, вы мне скажете, что же все-таки происходит?

– Но вам же прекрасно известно, Джеми, что ваша мать по приказу своего начальства выполняет совершенно секретное задание особой важности, сопряженное с небывалым риском. Вас укрыли здесь, в этом уединенном месте, лишив связи с окружающим миром, исходя из соображений вашей же безопасности. Поверьте мне, молодой человек, ваша мать нам в высшей степени признательна. Она понимает, что если с вами что-либо произойдет, это может повлиять на ее работу.

– Так позвольте же мне объяснить ей это! Позвонить, написать письмо… ради всего святого, я хочу хоть как-нибудь дать знать о себе!

– Необходимо полностью исключить любой риск. И ваша мать это сознает.

– Знаешь что, Ахмет, – сказал сын Лесли Монтроз, выходя из-за стола и останавливаясь перед уроженцем Бахрейна, – неужели ты действительно думаешь, что я поверю во весь этот вздор? За кого ты меня принимаешь? Директор школы вызвал меня прямо посреди урока и сказал, что я должен ехать в аэропорт имени Кеннеди, где меня будут ждать правительственные чиновники, – по его словам, речь шла об особо важном деле государственной безопасности. Я последовал за теми, кто за мной приехал, полагая, что это как-то связано с моей матерью. Я лишь мельком взглянул на документы этих типов, которые якобы приехали из Вашингтона. Мне показалось, что с документами у них все в порядке, и я больше не задавал никаких вопросов.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Вы – самое настоящее «дитя армии» – кажется, у вас говорят так? Вы должны понимать, что в таких случаях требуется соблюдать строжайшую секретность.

– Да, но я ничего не понимаю. Все это похоже на какое-то сумасшествие! Я хорошо знаю свою мать, и она ни за что не будет вести себя так, как вы о ней говорите. Она обязательно позвонила бы мне, намекнула бы, в чем дело.

– Джеймс, у нее не было времени. Ее привлекли к участию в операции в самую последнюю минуту, и она, даже не успев как следует собраться, оказалась лишена связи. Вы знаете, что на армейском языке понимается под выражением «лишен связи», ведь так?