Роберт Ладлэм - Предательство Борна

– Даю тебе два дня, Костин. – Схватив Вейнтропа за волосы, Фади запрокинул ему голову так, чтобы тот смотрел прямо ему в глаза. – И ни секунды больше. Понятно?

– Да.

– В противном случае мы сделаем с Катей то, что не сможет исправить даже доктор Андурский.

Мута ибн Азиз нашел брата в операционной доктора Андурского. Именно здесь Карим аль-Джамиль получил лицо Мартина Линдроса. Здесь ему были пересажены новая радужная оболочка глаза, новый зрачок и, что самое важное, новая сетчатка, подтвердившая сканеру ЦРУ, что Карим аль-Джамиль – это Мартин Линдрос.

К облегчению Муты ибн Азиза, в операционной, кроме его брата, никого не было.

– Ну а теперь-то мы обязательно должны сказать Фади правду. – Голос Муты ибн Азиза прозвучал тихо и настойчиво.

Аббуд ибн Азиз, уставившись на ряды сверкающих инструментов, сказал:

– Ты больше ни о чем другом не думаешь? То же самое ты говорил мне три года назад.

– Обстоятельства изменились, и самым радикальным образом. Теперь наш долг сказать Фади всю правду.

– Я возражаю, категорически возражаю, как это было и тогда, – ответил Аббуд ибн Азиз. – Напротив, наш святой долг скрыть правду от Фади и Карима аль-Джамиля.

– Теперь в твоих доводах нет никакой логики.

– Вот как? Главный среди них тот же, что был с самого начала. Гибель Сары ибн Ашеф нанесла братьям страшный удар. Нужны ли новые страдания? Сара ибн Ашеф была цветком Аллаха, хранилищем семейной чести, прекрасной девственницей, которой была суждена счастливая жизнь. И необходимо любой ценой сохранить ее память в неприкосновенности. Наш долг заключается в том, чтобы оградить Фади и Карима аль-Джамиля от внешних раздражений.

– От внешних раздражений! – воскликнул Мута ибн Азиз. – И ты называешь правду об их сестре внешним раздражением?

– А как бы назвал ее ты?

– Полномасштабной катастрофой, невыносимым позором…

– И ты хочешь стать тем, кто откроет эту страшную правду Фади? С какой целью? Чего ты хочешь добиться?

– Три года назад я ответил на этот вопрос, заявив, что просто хочу выложить всю правду, – сказал Мута ибн Азиз. – Но теперь план Фади и Карима аль-Джамиля включает в себя месть Джейсону Борну.

– Я не вижу никаких причин останавливать их. Борн представляет угрозу для всех нас – и для тебя в том числе. Ты сам был там в ту ночь, как и я.

– Желание отомстить за смерть сестры, перешедшее в одержимость, исказило рассудок обоих. А что, если они утратят связь с действительностью?

– Им же противостоит всего один-единственный человек, – рассмеялся Аббуд ибн Азиз.

– Ты оба раза был вместе с Фади в Одессе. Скажи мне, брат, удалось ли ему убить Борна?

От Аббуда ибн Азиза не укрылся ледяной тон брата.

– В последний раз Борн был ранен, и тяжело. Фади загнал его в катакомбы под городом. Я сильно сомневаюсь, что ему удалось выжить. Однако на самом деле это не имеет значения. Борн выведен из строя; он больше не сможет нам мешать. Такова воля Аллаха. Что произошло, то произошло. Чему суждено произойти, то произойдет.

– А я говорю, что до тех пор, пока остается малейшая вероятность того, что Борн остался в живых, ни Фади, ни Карим аль-Джамиль не успокоятся. Их мысли постоянно будут отвлечены на другое. Тогда как если мы откроем им правду…

– Молчи! Такова воля Аллаха!

Аббуд ибн Азиз еще никогда не говорил со своим младшим братом с такой злостью. Мута ибн Азиз понимал, что между ними лежит смерть Сары ибн Ашеф, тема, о которой оба постоянно думают, но никогда не говорят вслух. Однако молчание – зло, отравляющее братские узы, понимал Мута ибн Азиз. Его не покидало предчувствие, что настанет день, когда эта сознательно возведенная стена погубит и его самого, и его старшего брата.

В который раз он ощутил волну нахлынувшего на него отчаяния. В эти мгновения ему казалось, что он попал в западню и теперь куда ни повернуть, какие шаги ни предпринять, они с братом обречены гореть в адском огне, куда попадают грешники. «Ла ила ил-алла! Да сохранит нас Аллах от прикосновения адского пламени!»

Словно прочтя мрачные мысли Муты, Аббуд повторил слова, произнесенные в ночь гибели сестры Фади и Карима аль-Джамиля.

– Мы должны хранить молчание о смерти Сары ибн Ашеф, – твердо промолвил он. – Ты будешь беспрекословно повиноваться мне, как это было всегда. Мы с тобой не два посторонних человека, брат, а звенья одной цепи. Ла ила ил-алла! Судьба одного – судьба всех.

Мужчина, сидевший, скрестив ноги, во главе низкого деревянного стола, заставленного едой, пристально смотрел на Фади. Несомненно, это объяснялось тем, что у него остался только один глаз – левый. Вместо второго был черный кратер, скрытый белой ватой из египетского хлопчатника.

Сбросив обувь, Фади босиком прошел по голому бетонному полу. Все полы, стены и потолки Миран-Шаха, отлитые из бетона, выглядели совершенно одинаково. Фади уселся сбоку от мужчины.

Взяв стеклянную банку, он вытряхнул горсть кофейных зерен, обжаренных всего несколько часов назад. Высыпав зерна в бронзовую ступу, Фади взял пестик и смолол их в мелкий порошок. На круге переносной газовой плитки стоял медный чайник. Фади налил в него воды из кувшина, затем зажег плитку. Кольцо голубоватых огоньков лизнуло дно чайника.

– Давненько мы не виделись, – сказал Фади.

– Ты действительно ждешь, что я буду есть за одним столом с тобой? – спросил настоящий Мартин Линдрос.

– Я жду, что ты будешь вести себя как подобает воспитанному человеку.

Горько рассмеявшись, Линдрос кончиком указательного пальца прикоснулся к повязке, закрывающей правый глаз.

– Хорошо хоть среди нас есть один такой.

– Угощайся фиником, – предложил Фади, подталкивая к Линдросу овальное блюдо с высокой горкой сушеных фруктов. – Лучше всего обмакнуть их вот в это масло из козьего молока.

Как только вода закипела, Фади опрокинул ступу, высыпая молотый кофе в чайник. Он пододвинул маленькую чашку, от которой веяло ароматом свежераздавленных семян кардамона. Теперь его внимание было полностью сосредоточено на варящемся кофе. За мгновение до того, как кофе вспенился, Фади снял чайник с плитки, правой рукой бросил в него щепотку зерен кардамона, после чего перелил содержимое в небольшой кувшин. Отставив чайник, Фади разлил «кахва арабийя» – кофе по-арабски в две крохотные чашечки без ручек. Сначала он подал чашку Линдросу, как поступил бы каждый бедуин, угощая почетного гостя, хотя ни одному бедуину еще не приходилось сидеть, скрестив ноги, в таком шатре – огромном, упрятанном под землю, отлитом из бетона полуметровой толщины.

– Как поживает твой брат? Надеюсь, мой глаз поможет ему увидеть жизнь в другой перспективе. Может быть, он наконец откажется от своей маниакальной идеи уничтожить западный мир.