Александр Надеждин - Ахиллесова пята

Олег вздохнул, снова засунул визитку в карман пиджака и потянул на себя защелку дверной ручки. Выйдя из машины, он открыл следующую боковую левую дверь, достал лежащие на заднем сиденье шляпу и плащ, не спеша надел их, одновременно внимательно оценивая складывающуюся вокруг него на улице обстановку, затем взял лежащий на том же сиденье ноутбук, повесил его на левое плечо и, захлопнув дверь машины, размеренным неторопливым шагом отправился в сторону улицы Виталь.

Чтобы дойти до нужного дома номер 37, ему должно было понадобиться три, максимум – четыре минуты. Значит, у него есть всего три, от силы четыре минуты для того, чтобы слепить в голове более-менее пригодную легенду и обоснование всех своих последующих действий. Олег намеренно и сознательно поставил себя в такие жесткие условия. Оперативный работник знал, что если бы он решил все тщательно обдумать, набросать и проанализировать различные варианты возможного развития событий, не спеша, в относительно спокойном и комфортном положении, сидя в машине, то потратил бы на это уйму времени и, в конце концов, вполне вероятно, нашел бы гораздо больше доводов против самой идеи идти на контакт с консьержкой, чем за нее. «Так трусами нас делает раздумье, и так решимости природной цвет хиреет под налетом мысли бледным, и начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия» [35] – мгновенно промелькнули у него в голове столь любимые и часто повторяемые им строки из монолога так и не сыгранного им в свое время в студенческом театре МГУ известного датского принца. Нет, пока кураж еще есть, пока он не убит, не задавлен размышлениями, надо идти – импровизация в этом случае может оказаться гораздо эффективней самых тщательных домашних заготовок.

Полная женщина, с волосами цвета соломы, подобранными сзади в аккуратный пучок, сидела на невысоком, видавшем виды креслице в небольшом закутке, примостившемся в вестибюле центрального подъезда дома номер 37 по улице Виталь, слева, сбоку, почти напротив лифта и рядом с небольшой пятиступенчатой лесенкой, ведущей к коридорам первого этажа здания. В закутке, кроме кресла, находился еще небольшой квадратный столик, на котором стоял маленький переносной телевизор. Звук телевизора был приглушен, и хотя на его экране мелькали какие-то изображения, внимание женщины было приковано не к нему, а к зажатым в ее пальцах длинным спицам, которые раз за разом, отработанными движениями, методично прибавляли новые петли и ряды к лежащему у нее на коленях и уже достаточно внушительному фрагменту вязанья.

В самый ответственный момент перехода к новому элементу рисунка она услышала звук открывающейся входной двери, которая затем плавно и почти бесшумно, благодаря прикрепленному к ней сверху пружинному амортизатору, закрылась за очередным вошедшим в подъезд и пока еще невидимым ей персонажем. Через несколько мгновений в оконном проеме, который был проделан прямо в двери, закрывающей вход в эту маленькую комнату, причем почти на половину ее длины, появилась тень вошедшего персонажа.

Консьержка, оторвав взгляд от своего рукоделья, перевела его на оконный проем и увидела в нем довольно симпатичного молодого человека, в приличном сером плаще и шляпе и с какой-то плоской прямоугольной сумкой, висевшей на его левом плече. На лице молодого человека светилась искренняя приветливая улыбка.

– Мадам! – почтительно произнес молодой человек и улыбнулся еще приветливей и шире.

– Мсье, – с гораздо меньшим энтузиазмом, почти ничего не выражающим тоном ответила женщина по другую сторону окна и снова опустила глаза на спицы. – Вы кого-то ищете?

– Не кого-то, а чего-то, – снова поймав на себе взгляд женщины, который на этот раз носил уже некоторый вопросительный оттенок, молодой человек тут же поспешил добавить: – Я заранее прошу прощения за свой, наверное, немного глупый вопрос, но не могли бы вы мне подсказать, в вашем доме никто, случайно, не сдает квартиру?

– Во-первых, это не мой дом. Лично я живу на улице Гишар.

– О, почти соседи. А я на улице Фостен Эли.

– На Эли? А в каком доме? Уж не во втором ли? Там у меня живет подружка, мадам Бонвен. Такая... болтушка, с крашеными волосами и длинным носом, который она любит совать везде, куда только можно.

– Нет, я живу в... одиннадцатом.

– Это в конце улицы, что ли, рядом с угловым?

– Точно.

– Нет, там никого не знаю. – Женщина, освобождая чуть застрявшую шерстяную нить, потянула клубок, лежащий в маленькой плетеной корзиночке возле ее ног. – Так, значит, вы квартиру не себе ищете?

– Себе. Я немного неправильно выразился. На Эли я не живу, доживаю. Срок аренды заканчивается через пару месяцев. Вчера вот прохожу мимо вашего... то есть этого дома, смотрю: мебельный фургон стоит, чего-то загружают, подумал, может, съезжает кто.

– А-а. Это не загружали, наоборот, сгружали. Панели какие-то. На пятом этаже, в семнадцатой, ванную комнату переоборудовать затеяли. Все людям неймется.

– М-м. Жаль, – молодой человек сокрушенно вздохнул и опустил голову.

Консьержка внимательно посмотрела на него и продолжила накидывать друг на дружку свои петли.

– Что-то вы каким-то странным способом жилье себе ищете. Так ноги сотрешь, по домам-то ходить. Сейчас вон все в компьютерах в своих всё себе ищут. Или, на худой конец, в прессе. Газету-то не пробовали полистать, эту вот, как же ее...

– «Частник – частнику»?

– Ну да.

– Пробовал. Я все уже перепробовал. В этой газете из двадцати страниц – девятнадцать с половиной занимает колонка «сниму». А по тем телефонам, что на остальной полстранице, вежливо отвечают, что квартира сдана еще неделю назад, то есть когда номер еще даже не верстался.

– Интересно.

– Еще как. Вы, наверно, с этой проблемой последнее время не очень близко сталкивались. А мне вот пришлось побегать, покрутиться. Сейчас по объявлениям квартиру в Париже снять просто невозможно. А в агентство идти, так с тебя там три шкуры сдерут. Залог сразу заплати, двухмесячную оплату квартиры и услуги агентству, а это ни много, ни мало еще трехмесячная оплата.

– Да, посредники сейчас все захватили. Это прямо бедствие какое-то. Никто работать не хочет. Всем бы только купить чего-нибудь по дешевке да перепродать. На рынок пойдешь – одни перекупщики. И чем торгуют? Сплошной импорт. Помидоры из Алжира, яблоки из Аргентины. И еще стоят, нахваливают: вон они какие у нас ровные, гладкие, ни одной червоточинки. Правильно – сплошная химия, даже черви есть отказываются. А я вот помню в детстве, поедешь на лето под Тулузу, к деду с бабкой. Какие у них яблочки, м-м... румяные, наливные. А вкус. Где все это сейчас?

Молодой человек с немного смущенной улыбкой пожал плечами: не знаю.