Александр Надеждин - Ахиллесова пята

Младший товарищ, с удивлением посмотрев на лифт, повернул голову в сторону Ахаяна:

– Так сюда еще с жилых этажей спуститься можно?

– Логичное умозаключение, – нейтральным тоном ответил тот и нажал расположенную на линии пояса крупную бордовую кнопку.

Получив такой поддающийся многовариантной интерпретации ответ, Иванов слегка шмурыгнул носом и повернулся лицом к раздвижным дверям. После некоторой паузы, прислушиваясь к приглушенному гулу спускающейся кабины лифта, он, как бы между прочим, слегка небрежно бросил:

– К кому-то в гости едем?

На сей раз он никакого ответа не услышал, зато пару секунд позже, когда раздался характерный негромкий скрежет раскрывающихся дверей, увидел перед собой, сбоку, элегантный приглашающий жест суховатой изящной руки с длинными тонкими пальцами.

После того как оба товарища очутились в кабине лифта, та же рука нажала на специальной боковой панели самую нижнюю кнопку, с изображенной на ней цифрой 0.

«В подвал, что ли?» – подумал Иванов, но вслух задавать вопрос уже не стал.

– Сейчас все увидим, – словно прочитав его мысли, но как бы про себя протянул Василий Иванович и уже буквально через какие-то доли секунды сделал шаг в раскрывшийся проем дверей. – О, ты смотри, снова первый этаж... – в его голосе на этот раз звучало удивление, то ли искреннее, то ли притворное, не поймешь, – но уже жилые помещения. Чудно.

Это действительно снова был первый, нижний этаж дома, только на сей раз по бокам небольшого, но уютного холла, протянувшегося от лифта до двери подъезда, виднелись прямоугольные очертания входных дверей квартир, с привинченными к ним крупными, выпуклыми металлическими номерами.

Выйдя из подъезда, Ахаян и Иванов очутились в довольно просторном, вытянутом прямо вперед дворе и направились (вернее, направился начальник, а подчиненный послушно последовал за ним) чуть наискосок, срезая угол двора, в сторону едва заметного в уже практически полностью сгустившейся темноте проема арки, расположенной в одном из домов, которые сплошной вереницей протянулись с левого бока, перпендикулярно только что покинутому ими зданию.

– Во какие у них тут дома есть интересные. Веселенькие, – снова словно для самого себя констатировал сделанное открытие Василий Иванович. – Два первых этажа. А почему?

– Два уровня. Магазин только половину этажа по ширине занимает, а потолки у него раза в полтора, если не в два выше, чем у обычной квартиры.

– Еще, похоже, грунт по обе стороны здания в разных плоскостях лежит. Один выше, другой ниже. Вот. Бери на заметку. Дом словно для нашего брата построили, по заказу. Вот представим, тянется за нами «хвост». Мы с тобой шасть в магазин, жалом у прилавков поводить. Ну а «топтун» что ж? А «топтун» туда, по всем законам своей логики, соваться не должен, чтоб перед нами не засветиться. Значит, что ему остается делать? Перейти улицу и, пристроившись у какого-нибудь телефонного автомата, ждать, когда мы оттуда выйдем. Ему же невдомек, что из магазина можно в домашний лифт попасть и спуститься на другой первый этаж. Вот он и ждет. Час, другой. А мы с тобой уже в какой-нибудь «Амброзии» или «Картоне» загораем, запеченную спаржу наворачиваем. Под соусом, как там его, «бешамель»?

– «Бешамель», – подтвердил Иванов, сдерживая улыбку, и, помолчав, снова вернулся к теме гипотетически ведущейся за ними слежки. – Но ведь, если в магазине много народу, он может туда тоже зайти.

– Может. Но в лифт с тобой вместе он в жизни никогда не войдет. Ну, если, разумеется, тебя только за жабры там брать не собрались, как говорится, с поличным. Это же он, считай, все, сгорел. В лифте ты с ним лицом к лицу и за секунду весь его портрет лучше любого Рембрандта срисуешь. Ну а коли так, то, значит, ты поехал, а он будет там на площадке стоять, думать, к кому ты там, на верхние этажи в гости отправился. Поди ж, догадайся, что под тобой еще один первый этаж есть, да с еще одним законным выходом наружу. – Ахаян снова, по своей привычке, слегка пожевал губами. – Но это все-таки между нами девочками, прием грубоватый. Нет, если, конечно, ситуация пиковая... уйти тебе, кровь из носу, надо, оторваться... можно использовать. А так, в обычном режиме, лучше не надо.

Они уже подошли к зеву арки, мерцающему на своем дальнем конце огнями какой-то улицы. Василий Иванович подмигнул Олегу:

– О, снова арочка. Будем надеяться, нас там на выходе никто не «принимает».

Вышли они снова на улицу Лилль, по которой им некоторое время назад, еще в машине, пришлось огибать музей Орсэ, чтобы попасть на парковку, и которая шла перпендикулярно улице Бон, бывшей конечным пунктом назначения старшего члена этой маленькой компании, совершившей небольшой променад по своеобразному небольшому, но еще не замкнутому квадрату. Повернув направо, они с десяток метров прошли молча, но вскоре младший член компании снова вернулся к все той же теме.

– А почему в обычном режиме не надо? Использовать этот вариант.

– Потому что, дружок, следует знать одно из золотых непреложных правил разведчика. «Наружку», без крайних на то причин и оснований, никогда не надо дразнить. Тем более злить. Я уж не говорю о том, чтобы выставлять ее в дураках.

– Почему?

– Здрасьте, пожалуйста. Как это почему? Это же самолюбие. Профессиональная гордость. А ты по ней кирзовым сапогом. С шипами.

– Ну а мне что до их самолюбия. У меня своя работа.

– Работа у нас общая. Взаимосвязанная. Это с одной стороны мы противники. А с другой – кто? Контрпартнеры.

– Это в каком смысле?

– Как в шахматах. Ну... или там в пинг-понге. Нет, конечно, каждый из нас играет сам за себя и старается победить. Это все ясно. Но, если бы на другом краю стола не было человека с ракеткой, о какой игре могла бы идти речь? С кем бы ты тогда играл? Со стенкой? Со стенкой долго не поиграешь. Вот так. Диалектика. И запомни. В каждой игре есть правила, без них нет игры. Следовательно, каждый игрок должен их неукоснительно соблюдать. Нарушение правил всегда чревато.

– Чем?

– Чем! «Наружники» ребята такие. С ними лучше не шутить. У них с теми, кто от них побегать любит да всякие коленца повыкидывать, разговор жесткий. Могут, например, в твое отсутствие к тебе домой забраться и покуражиться. Меня когда в восемьдесят третьем отсюда вытурили, я три года во Вьетнаме отсиживался. Так там у меня тоже был один такой... бегун, все отрываться любил. Так что ему местные товарищи за это сделали. Залезли к нему домой. В его, естественно, отсутствие. Сожрали все, что было в холодильнике. Взяли пустую кастрюлю. Наложили туда... всей бригадой... одну большую кучу. И оставили в пустом холодильнике, на добрую память.

– Вьетнамцы же тогда вроде друзья были. Братья.