Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)

– Что же мне делать с этим телом?! – заорал Джакс.

– Пусть побудет пока где-нибудь в прохладном месте. Кактус, например, туда бы его и положил.

– Кактус?! Я провел возле него в госпитале всю ночь. С ним все будет о'кей, но он не больше, чем я, понимает, что происходит!

– Мы, работающие в секретных службах, не всегда может все объяснить, – сказал Алекс, поморщившись от этой глупости. – Я тебе перезвоню.

После этого он опять отправился на кухню, чтобы подставить голову под струю холодной воды. Что еще может стрястись? И, словно по закону подлости, опять зазвонил телефон.

– Промокший ленивец у аппарата, – пробормотал он, сняв трубку.

– Вытащи меня отсюда, – сказал Джейсон Борн, в голосе которого не было и следа Дэвида Уэбба. – Мне надо в Париж!

– Что случилось?

– Он ускользнул – вот что случилось, поэтому мне надо в Париж. И чтобы никакой таможни, никакой иммиграционной службы. Они все с ним связаны, а я не могу дать ему ни шанса выследить меня... Алекс, ты меня слушаешь?!

– Этой ночью был убит Десоул – погиб в автокатастрофе в четыре утра. В катастрофе, которая на самом деле совсем не катастрофа. «Медуза» начинает сужать круги.

– Наплевать мне на «Медузу»! Для меня это теперь уже история: мы с тобой повернули не в ту сторону. Мне нужен Шакал, и я знаю место, где я могу начать. Я смогу найти его и прихлопнуть.

– Оставив меня один на один с «Медузой»...

– Ты собирался обратиться к верхам, говорил, что даешь мне сорок восемь часов, после чего все равно пойдешь к ним. Можешь перевести стрелки. Сорок восемь часов отменяются, поэтому отправляйся к верхам, но только вытащи меня отсюда и доставь в Париж.

– Они захотят поговорить с тобой.

– Кто?

– Питер Холланд, Кэссет и кто там еще, кого они захотят привлечь... не знаю, генеральный прокурор, может, и сам президент.

– О чем же?!

– Ты много разговаривал с Армбрустером, женой Суэйна и этим сержантом Фланнаганом. А я – нет. Я воспользовался всего лишь несколькими кодовыми словами, которые спровоцировали соответствующую реакцию Армбрустера и посла Эткинсона в Лондоне, но ничего существенного я не узнал. У тебя есть более полная картина, ты разговаривал с ними лично. Я не в счет. Начальники обязательно захотят поговорить с тобой.

– А Шакал, выходит, пусть себе спокойно уходит?

– Это займет самое большое день-два.

– Черт подери, нет! Потому что все будет иначе, и ты это знаешь! Стоит мне только попасть к ним в лапы (ведь я единственный живой свидетель), как меня тут же начнут перебрасывать от одной команды допрашивающих к другой, а если я откажусь с ними сотрудничать, меня сейчас же посадят под арест. Нет, Алекс, не выйдет. У меня одна-единственная цель, и она находится сейчас в Париже.

– Послушай, – сказал Конклин. – Есть такие вещи, с которыми я могу справиться, а есть и такие, что – нет. Нам был нужен Чарли Кэссет, и он помог нам, но он не из тех, на ком можно воду возить и бесконечно водить за нос, да на это я и не решился бы никогда. Он знает, что гибель Десоула не явилась следствием несчастного случая, – потому что человек, у которого ночная слепота, не станет в четыре утра совершать пятичасовую поездку на машине. Кроме того, он уверен, что мы с тобой знаем значительно больше о Десоуле и Брюсселе, чем говорим ему. Если мы хотим получить помощь от Управления, а она нам нужна хотя бы для того, чтобы с дипломатическим рейсом или на военном самолете доставить тебя во Францию (и кто знает, что тебе еще может там понадобиться), я не могу игнорировать Кэссета. Он сразу же насядет на нас, и, честно говоря, у него на это есть все основания. Борн молчал, слышно было только его сопение.

– Ладно, – сказал он. – Я все понял. Скажи Кэссету, что если он даст нам то, что нам нужно сейчас, то мы дадим ему (нет, я дам ему) достаточно информации, чтобы министерство юстиции могло отправиться за кое-какими крупными рыбами в правительстве, если предположить, что правосудие у нас пока не стало частью «Женщины-Змеи»... Можешь добавить, что эта информация включает в себя сведения о том, где находится некое кладбище, и это может многое прояснить.

Теперь пришел черед Конклина помолчать немного.

– Он может захотеть узнать еще кое-что, учитывая, кого ты сейчас ищешь.

– Да?.. Да, ясно. На тот случай, если я проиграю, о'кей, добавь, что, когда я прилечу в Париж, я найму стенографистку и продиктую ей все, что мне известно, а потом отошлю эти записи вам. Задачу по передаче записей я доверю Святому Алексу, который займется этим из своего кабинета. Можно даже будет выдавать им записи по одной-две странички, чтобы они были более сговорчивы.

– С этим я сам как-нибудь разберусь... Теперь давай о Париже. Что там у нас есть поближе? Насколько я могу вспомнить, Монсеррат расположен рядом с Доминикой и Мартиникой, не так ли?

– До каждого из этих островов меньше часа лета, а Джонни знает всех пилотов на большом острове.

– Мартиника – французское владение, это нам подходит. Я знаю кое-кого во Втором бюро. Двигай туда, а как доберешься, позвони мне из аэропорта. К тому времени я что-нибудь придумаю.

– Хорошо... И последнее, Алекс. Мари. Дети и она возвратятся на Монсеррат сегодня днем. Позвони ей и скажи, что в Париже меня прикрывают всей огневой мощью, какая только возможна.

– Ах ты, лживый сукин сын...

– Позвони!!

– Ладно, позвоню. Давай о другом: если я переживу этот денек – я не лгу, – то вечером буду ужинать у Мо Панова дома. Повар он ужасный, но думает, что он – еврейская Джулия Чайлд. Я хочу навестить его – он с ума сойдет, если меня не будет.

– Это уж точно. Если бы не он, мы оба сидели бы сейчас в психушке в палате, обитой войлоком, и жевали свои ремни.

– Поговорим позже. Счастливо.

На следующий день в 10.25 по вашингтонскому времени доктор Моррис Панов в сопровождении телохранителя вышел из госпиталя «Уолтер Рид» после психиатрического сеанса с лейтенантом в отставке. Тот страдал от последствий шока, который пережил во время маневров в Джорджии, где восемь недель назад погибли больше двадцати новобранцев из его подразделения. В данном случае Мо мог сделать весьма немного. Лейтенант старался выслужиться, как это свойственно военным, но перестарался, и теперь ему придется всю оставшуюся жизнь нести груз своей вины. То, что он был негром из зажиточной семьи и выпускником Уэст-Пойнта, ничего не меняло: большая часть из убиенных также были неграми, но, правда, не из благополучных семей.

Панов, погруженный в раздумья о том, чем можно помочь пациенту, взглянул на охранника и забеспокоился.

– Вы новичок, не так ли? Я имею в виду, что мне казалось, что я знаю вас всех.

– Да, сэр. Нас часто меняют, известив буквально за минуту, зато это поддерживает нашу бдительность.