Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

Когда все содержимое чемодана было выброшено на пол и в нем не оказалось ни полотенца, ни сорочки, ни даже шлепанцев, Надежда Васильевна явно растерялась. Нужно было давать отбой.

Тщательно осмотрев чемодан внутри и снаружи, она села напротив Ивана Петровича и виновато улыбнулась.

— В самом деле… чемодан чужой, — мирно сказала она. — На подкладке нет жирного пятна… Где ты его взял?

— А ты думаешь, что я взял его умышленно?

— Нет, но ведь как-то он к тебе попал?

— В том-то и дело, что я и сам не знаю. Если бы я знал, я бы не взял. Неужели, это Ольгин? Я оставлял свой чемодан у нее…

— Нет! — твердо заявила Надежда Васильевна. — Не Олин. Это какой-то немолодой бабы.

— Ты так уверена?

— Олины вещи я знаю.

— Но разве она не могла купить новые?

— Такие бы не купила. И номер туфель не ее.

— Вот это другой разговор. Надюша, ты посмотри еще раз повнимательней. Нет ли там каких-нибудь пометок. Неудобно все-таки получается… Вещи ей наверно нужны.

— Надо отнести в милицию, в бюро находок.

— В конце концов, конечно! — согласился Иван Петрович. — Если не найдем хозяйку.

— Нечего и искать! — сказала Надежда Васильевна, небрежно сгребая все вещи в кучу. — Отдадим в милицию, и все. Ну, а как же твой чемодан?

— Не знаю. Не в поезде ли я его оставил?

— А взял чужой?

— Вполне возможно. Видишь, как чемодан похож…

Но в бюро находок чемодан не попал. Когда Иван Петрович ушел, Надежда Васильевна вытряхнула все вещи на стол и задумалась. О чем она думала, глядя на лежавшие перед ней принадлежности женского туалета, я не знаю, но скажу сразу, что эти принадлежности были очень хорошего качества, а значит и дорогие.

Здесь уместно вспомнить о ценах на женские тряпки. Они меня всегда потрясают. Какая-нибудь прозрачная блузка, которая ни весит, ни согревает, ничего не прикрывает и, вообще, вся может в спичечную коробку поместиться, а стоит… Надеюсь, вы сами знаете, сколько она стоит? Или возьмем для примера босоножки. Одна моя знакомая колхозница называет их бесоножками… Кожи на них два ремешка для ручных часов, ну еще подошва да каблук, а цена наравне с двумя парами мужских кирзовых сапог.

Стук в дверь и появление соседки прервали размышления Надежды Васильевны.

— Ах! Что за прелесть, — сразу защебетала Тина, как только увидела разложенные вещи. — Кремнешиновое платье! И какая расцветка! Это не наша продукция… Импотированная! Правда?

— Не знаю.

— Ай да Иван Петрович! Где он только оторвал такие вещички? Трико шелковое. И чулки капроновые с пяткой. Мечта! Уступите мне одну пару, Надежда Васильевна. Вы же мало выходите. Умоляю! Ну куда вам три пары? Я в два раза дороже дам…

— Это не мои вещи.

— А чьи?

— Неизвестно, он с кем-то поменялся чемоданом. Понимаете? Перепутали чемоданы.

— Да что вы говорите! Научная фантазия! Везет же людям! Такой дефицитный товар и достался даром! Какая вы все-таки счастливая…

— Что значит достался? Вещи чужие, их нужно вернуть.

— Да вы с ума сошли! С какой стати! Ой! Не говорите, пожалуйста… а то у меня сердце заходится! — возмутилась соседка и принялась примерять туфли. — Я вижу, вам они велики. Да вы смотрите! Как раз! Мой номер, и совершенно новые. Туфли вы мне, конечно, уступите…

— Ну что вы говорите, Тина! Я же вам сказала, что вещи чужие.

— Нет, вы меня просто смешите, Надежда Васильевна! Что значит чужие, если вы даже не знаете чьи? Это же находка! Трофей! — негодовала и уговаривала Тина. Но Надежда Васильевна ее не слушала.

В коробочке, куда она хотела сложить бусы и клипсы, оказалось распечатанное письмо.

Я думаю, что находкой этого письма можно и закончить главу. Вряд ли Тина может прибавить что-нибудь новое к тому, что уже сказала, но даже если бы и сказала, все равно Надежда Васильевна не станет ее слушать.

Сергей Васильевич поджидал Ивана Петровича на лестнице Исполкома и проводил в знакомый кабинет.

— Здравствуйте, Иван Петрович! — приветливо встретил его Угрюмов. — Ну вот… С приездом! А вы загорели! И здорово загорели!

— Да… солнце там, понимаете ли, с утра до вечера. Весеннее.

— Садитесь, пожалуйста, и рассказывайте. Закрой, Сережа, дверь и присоединяйся. Надеюсь, ничего страшного не случилось? — обратился он к Прохорову, когда тот сел в кресло, на котором уже однажды сидел.

То была первая встреча, и была она совсем недавно, но Ивану Петровичу казалось, что прошел, по меньшей мере, год.

— А чего страшного? — пожав плечами, ответил он. — Лично мне ничего не грозило. Сначала, конечно, непривычно как-то… Но потом освоился, и даже, знаете ли, один раз, как сыщик, следил. Спрятался за елками и следил.

— Вот как! — насторожился подполковник.

— Случайно получилось. Шел к Суханову и попал в ельник, а оттуда окна видны… Ну я остановился…

Иван Петрович подробно рассказал о том, как наблюдал за Сухановым, как увидел тайник, а позднее прочитал и заявление шпиона.

Не подозревая о том, как врезалось в памяти содержание этого заявления, он очень точно пересказал, почти процитировал его.

— И знаете, товарищ Угрюмов, мне показалось, что это все искренно и честно написано, — сказал он в заключение. — И сам он произвел на меня тоже… впечатление человека дельного… как бы это сказать?.. Ну, запутался человек! Попал, знаете ли, в такое положение, испугался…

— Почему же он заявление держит у себя?

— Вот об этом я не могу сказать. Не знаю. Скорей всего, что не успел еще… Вы не верите? — спросил Иван Петрович, видя, что подполковник и его помощник с трудом сдерживаются, чтобы не расхохотаться. Ничего смешного в заявлении шпиона он не видел. Наоборот. Там говорилось о тяжелых переживаниях, отчаянии и полном раскаянии.

— А вы верите? — в свою очередь спросил Угрюмов.

— Представьте — да! Если ему дать возможность, я думаю, он может исправиться и искупит свою вину.

— А какая за ним вина? Он вам что-нибудь рассказывал?

— Нет. О своей… как бы это выразиться?.. о шпионской работе вообще избегал говорить. О совхозе говорил. Возмущался… Ну, об этом я вам потом расскажу.

— А вы не помните, какое число стоит на его заявлении? Когда оно написано?

— Число… Дата? — переспросил Иван Петрович, и нахмурился.

— Напрасно думаете, Иван Петрович. Там нет числа.

— Да. Кажется, нет… Стояла подпись и все. Ясно помню… только подпись.

— А знаете почему? Заявление заготовлено на случай провала. Когда мы его арестуем… А ведь это рано или поздно случится… Он будет ссылаться на свое заявление. И тоже скажет, что не успел передать.

— Подумайте! Вот уж никогда бы не догадался. И тут перестраховка! Шпион-перестраховщик! — с таким простодушным изумлением произнес Иван Петрович, что оба чекиста расхохотались.