Юлиан Семенов - Противостояние. Романы

Прохор затушил папиросу, прислушался. Голосили петухи у соседки. Что-то бормотали во сне хозяйкины дети – Федька и Колька. На чердаке, в теплом бревенчатом подкрышье, пел сверчок.

«Если все так, как я думаю, – продолжал рассуждать Прохор, закурив новую сигарету, – то надо сматываться через день-два. За это время мне надо найти одного верного человека и с ним взять профессора – за полчаса перед отъездом из Москвы. За десять минут до отхода поезда – деньги на бочку. Потом – в Сибирь, там человек – иголка. Погодим, посмотрим, может, и выждем чего. Хотя, говоря откровенно, навряд ли. Кто сможет пойти со мной к профессору? Вроде бы никто. Искать нет смысла, я Сударя год искал да год обхаживал. Сейчас не успею – времени мало. Хотя профессора они, возможно, под колпаком держат. Надо завтра посмотреть, нет ли поста у его дома. Вряд ли, конечно. Им надо меня знать, чтоб там пост оставить, а они меня не знают. По-видимому, не знают. Не должны бы. А может, сразу поднаточить когти? Сегодня? В ночь? Сел на поезд – и айда? Сто граммов наркотика у меня есть – это капитал, куда мне больше-то? Хватит пока, там видно будет. Нет. Нельзя. Годков на двадцать меня еще будет, счеты надо кой с кем свести. Профессор скоро загнется, иконы с Рубенсом к большевикам уйдут, ищи потом другого. А что, если Сударику в тюрьму передачку? С цианистым калием в колбаске? МУР не ЧК – могут пропустить. Кто у него из родных есть? Мамаша в Батуми. Плохо. Без паспорта не возьмут. А может, мне на чужачка проскочить? Паспорта у меня еще есть. Ромин – чем не Ромин? Дядя его, а? Тогда милиционер зависнет навсегда. Витька уже навсегда завис. Может, так и поступить? Может, переиграю их всех? А послезавтра вечерком на экспресс – и в Сибирь…»

В воскресенье рано утром около отделения милиции поселка Тарасовка остановилась серая «Волга». Из машины вышли Костенко и Росляков. Сделав несколько взмахов руками, что должно было, по-видимому, означать утреннюю зарядку, Росляков сказал:

– Слава, ты чувствуешь, какой здесь воздух?

– Дымный, – сказал Костенко, – не будь идеалистом. Такой же, как в столице.

– Ты черствый человек, старина.

– А ты сегодня что-то слишком, как я погляжу, радостный.

– В самый корень смотришь.

– Ну извини…

– Да нет, ничего.

– Как я понимаю, проблема личной жизни тебе сейчас не кажется такой унылой, как позавчера?

– Зоркий ты человек, Костенко… Беркут… Насквозь видишь…

Они вошли в отделение, и Костенко ворчливо заметил:

– Прямо как из рая в ад. Слушай, ну почему в наших помещениях такая тоска? Я раз в «Известия» попал. Вот это да: светло, красиво, модерново! Я б, если там работал, и ночевать оставался – так у них здорово. А тут штукатурка сыплется…

– Так мы ж не газеты… И даже не детский санаторий… Мы – карательные органы.

– А полы в карательных органах подметать надо?

Дежурный по отделению мельком взглянул на них и продолжал отчитывать здоровенного детину.

– А мне не важно, что ты испытываешь, молодой отец. Напился? Напился. Песни ночью орал? Орал. Достаточно. Тебя прости, потом другого прости, а где порядок? Указ знаешь? Ну и все. Вот отсидишь, поумнеешь, тогда и поговорим.

– Да ведь с радости я. Сыночек родился, ну и выпил. Я песни хорошие пел. Ну а узнает она, что меня на пятнадцать суток посадили? Товарищ лейтенант, я какое угодно наказание приму, только не пишите на работу… Лучше уж штраф.

Костенко подошел к дежурному и спросил:

– Что этот гражданин сделал?

– Что сделал, то и сделал, а ваше какое дело?

– Интересуюсь.

– Дома интересуйтесь. А дела нет, так очистите помещение. Защитнички пришли…

– Верно, – сказал Росляков, – вот мое удостоверение.

Дежурный посмотрел удостоверение, сразу же поднялся, поправил гимнастерку и откозырял по форме. Лицо у него стало улыбчивым и мягким.

– Что этот товарищ сделал? – снова спросил Костенко. – Доложите.

– Напился.

– Хулиганил?

– Да.

– В чем это выражалось? Дрался?

– Нет, песни пел…

– И все?

– Очень громко пел. Всех соседей разбудил.

– Почему напился?

– Говорит, что ребенок вчера родился.

– Говорит или это точно?

– Говорит.

– Позвоните в родильный дом и узнайте.

Пока лейтенант названивал в родильный дом, Костенко спросил у парня:

– Какие песни пел?

Парень посмотрел на него с невыразимой мукой и ответил:

– «Мы с тобой два берега у одной реки». Я в хоре бас веду…

Росляков отвернулся, чтобы не рассмеяться. Костенко начал покусывать губы. Дежурный, надрываясь, кричал в трубку:

– А документ есть? Документ, говорю, есть? Да документ, ушей у вас нет, что ли? До-ку-мент! По буквам: Денис, Ольга… Какая Денисова?! Документ! Ага, теперь слышите? Есть? Мальчик? Громче говорите, не слышу! Какого пола ребенок? Ребенок, говорю, какого пола? Мужского или женского?!

– Мужского пола… Четыре триста, – сказал парень, – такого поди выроди, а тут письмо придет… Что я наделал, что я наделал!..

– Ничего ты не наделал, – сказал Костенко, – это тебя дежурный пугал. Иди празднуй и пой громко, как хочешь. Иди. Поздравляю с сыном.

Парень отступил на шаг и уставился на дежурного. Тот недоуменно смотрел на Костенко.

– Иди, иди, ничего про тебя писать не будут. Иди себе спокойно, – повторил Костенко.

Когда парень ушел, Костенко сказал дежурному:

– Знаете, лейтенант, за что нас легавыми называют? Не знаете? Вот за такое ваше поведение. Ну разве можно так над парнем куражиться?

– Но он пел после двух часов ночи. Граждан будил.

– Уснут граждане, уснут. Сын не каждый день у человека рождается. Сердце-то у вас есть?

– При чем здесь сердце? Я нахожусь на службе.

– Эх, лейтенант… Оно на нашей службе важней всего, сердце-то… Без него дров наломаете. Очень вы некрасиво себя вели. Простите, но мне стыдно за вас… Давайте начальника вызывайте, мы к вам по срочному делу приехали.

На совещании, которое собрал начальник отделения милиции, было решено следующее: Росляков сейчас же отправляется на станцию и там проверяет фамилии и имена тех, кому выданы сезонные билеты. То, что у Прохора есть сезонный билет, явствовало из показаний футболиста Алика.

Костенко оставался в отделении и работал по документам паспортного стола. Потом он вызывал всех участковых и беседовал с каждым в отдельности, чтобы по возможности установить всех стариков с палками, морщинистых, небольшого роста, в серых костюмах, седых, тщательно причесанных, имеющих старые туфли – комбинированная замша и лак. Вот, собственно, что мог выяснить о стариках поселка Тарасовка капитан Костенко. Это он мог сделать. А нужно ему было среди всех этих стариков найти убийцу и бандита Прохора. Тарасовка была пока что единственной версией. Других версий не было.