Десмонд Бэгли - Канатоходец

Жиль Денисон спал. Он лежал на спине; его правая рука, согнутая в локте, со сжатыми в кулак пальцами, прикрывала лоб трогательным и бессильным жестом человека, который хочет защититься от удара. Его дыхание было ровным, но частым, однако постепенно, когда сознание начало возвращаться к нему, как бывает с каждым, кто совершает ежедневное маленькое чудо воскресения из сна, вдохи стали более глубокими и размеренными.

Под сомкнутыми веками задвигались зрачки. Денисон вздохнул, убрал руку со лба, повернулся на другой бок и зарылся лицом в подушку. Через несколько секунд его веки вздрогнули, затем приоткрылись, и он сонно уставился на стену рядом с кроватью. Еще через минуту он глубоко вздохнул, наполнив легкие воздухом до отказа, лениво вытянул руку и взглянул на часы.

Было ровно двенадцать.

Он нахмурился и встряхнул часы, потом поднес их к уху. Ровное тиканье говорило о том, что механизм работает; взглянув на циферблат еще раз, Денисон убедился, что секундная стрелка движется по кругу обычными размеренными скачками.

Внезапно он рывком сел в постели и опять посмотрел на часы. Его встревожило не время: полдень ли, полночь — какая, в сущности, разница, а сознание того факта, что это были не его часы. Он всегда носил старую «Омегу», подарок отца к его двадцатипятилетнему юбилею. Теперь же на его запястье красовался роскошный «Пакет Филип» в золотом корпусе с кожаным ремешком. Денисон носил свои часы на гибком стальном браслете.

Наморщив лоб, он постучал ногтем по стеклу циферблата, поднял голову и испытал еще одно потрясение. Он никогда не бывал в этой комнате раньше.

Сердце гулко заколотилось у Денисона в груди. Он шевельнул рукой и ощутил под пальцами прохладу шелковой ткани — оказывается, он спал в пижаме. Обычно Денисон спал голым под простыней: пижама стесняла его, и он не раз говорил, что не видит смысла в том, чтобы спать одетым.

Денисон еще не вполне проснулся, поэтому первым его побуждением было снова лечь в постель и подождать, пока этот сон не закончится и он не проснется у себя в комнате. Однако естественная потребность настойчиво напоминала ему, что пора сходить в туалет. Раздраженно покачав головой, он отбросил в сторону одеяло — не такое, к каким он привык, а стеганое атласное, того фасона, который начинал входить в моду на континенте.

Он спустил ноги с постели и сел, разглядывая свою пижаму. «Я в госпитале, — внезапно подумал он. — Должно быть, со мной произошел несчастный случай». Память, однако, подсказывала ему совсем иное. Он лег в постель в своей собственной квартире в Хемпстэде. Все было в абсолютном порядке, за исключением, может быть, пары лишних стаканчиков на сон грядущий. Эта лишняя пара стаканчиков вошла у него в привычку после того, как умерла Бет.

Его пальцы машинально поглаживали мягкий прохладный шелк. Нет, он все-таки не в госпитале — на больничной одежде не бывает таких излишеств, как монограмма на нагрудном кармане. Денисон наклонил голову, пытаясь прочесть буквы, но монограмма была сложной и вычурной, и ему не удалось ее разобрать.

Он медленно встал, обвел взглядом комнату и вдруг понял, что находится в отеле. В углу на решетчатой полке стояли дорогие кожаные чемоданы — такие полки для багажа можно увидеть только в отеле. Сделав три шага, он провел рукой по блестящей кожаной поверхности чемодана. На этот раз ему без труда удалось прочесть инициалы, вытисненные на верхней крышке, — Г. Ф. М.

Мучительно заныла голова — следствие вчерашней выпивки. В горле пересохло. Денисон огляделся и заметил еще одну кровать, убранную и накрытую покрывалом, пиджак, небрежно висевший на спинке стула, несколько мелких мужских безделушек, разбросанных в беспорядке на туалетном столике. Он хотел было подойти к столику, но давление в мочевом пузыре стало невыносимым, и ему пришлось отправиться на поиски туалета.

Повернувшись, он проковылял в небольшой холл. Одна его стена была отделана деревянными панелями, — распахнув дверцу, Денисон увидел гардероб, полный различной одежды. Он снова повернулся и толкнул дверь, раскрывшуюся в непроглядную темноту. Он пошарил по стенке, щелкнул выключателем, и в ванной зажегся свет.

Стоя перед унитазом, он пытался понять, что так встревожило его, когда он включал свет, и вскоре до него дошло, что выключатель перевернут: чтобы зажечь свет, ему пришлось нажать снизу вверх, а не сверху вниз, как в Англии.

Спустив воду, он повернулся к умывальнику. На стеклянной полке стояли два стаканчика, запечатанные прозрачной бумагой. Взяв один из них, он сорвал гигиеническую обертку, наполнил стаканчик холодной водой и с жадностью принялся пить. С того момента, как он проснулся, прошло не более трех минут.

Денисон поставил стаканчик на полку и почесал уголок левого глаза, который почему-то побаливал. Затем он посмотрел в зеркало, висевшее над умывальником, и впервые в жизни испытал леденящий ужас.

Когда Алиса прошла через зеркало и цветы обратились к ней на человеческом языке, она не ощутила ничего, кроме слабого удивления, однако любой психолог не преминул бы заметить: «Если цветок заговорит с человеком, то этот человек узнает, что такое ужас».

Так было и с Жилем Денисоном. Увидев в зеркале невероятное, он быстро отвернулся и склонился над унитазом. Его вывернуло наизнанку, но спазмы, раз за разом сотрясавшие его тело, не вынесли наружу ничего, кроме желтоватой слизи. Скривившись от напряжения, он снова взглянул в зеркало, и последние остатки разума покинули его.

Когда он пришел в себя, то понял, что сидит на кровати, крепко вцепившись в подушку обеими руками. В его мозгу с механической настойчивостью повторялось одно и то же утверждение: «Я — Жиль Денисон! Я — Жиль Денисон! Я — Жиль Денисон…» Эти три слова гудели, как колокол, угрожая расколоть голову изнутри.

Наконец его дыхание немного успокоилось, и он смог отвлечься от бессмысленного повторения формулы его тождества самому себе. Прижавшись щекой к подушке, он громко заговорил, черпая уверенность в знакомых звуках собственного голоса. Он заявлял — сначала невнятно, затем все тверже: «Я — Жиль Денисон. Мне тридцать шесть лет. Прошлой ночью я лег в постель у себя дома. Я немножко набрался, это верно, но не до такой степени, чтобы забыть обо всем. Я помню, как ложился спать — это было сразу после полуночи».

Он нахмурился и продолжил:

«В последнее время я изрядно поддавал, но я не алкоголик, — значит, это не белая горячка. Тогда что же это? — он поднял левую руку и неуверенно дотронулся до щеки. — Что это за чертовщина?»

Он медленно приподнялся и сел на краю постели, собираясь с духом, чтобы снова пойти в ванную; он знал, что должен это сделать. Когда он встал, все его тело затряслось крупной дрожью, и ему пришлось подождать, пока она не утихла. Затем он, едва переставляя ноги, вошел в ванную и снова оказался лицом к лицу с незнакомцем в зеркале.