Ростислав Самбук - Крах черных гномов

— Да.

— Придется разработать мотивированную версию, — вклинился в разговор подполковник.

— Рассчитываю на вас, Иван Алексеевич, но напомню, времени у нас нет. — Генерал отодвинулся от стола, достал из сейфа карту. Разложил ее на столе. — Вот здесь, недалеко от Дрездена, расположен подземный завод синтетического горючего. Один из крупнейших… Этот завод — тоже ваше задание, Кирилюк, но попутное. Там есть наши люди, однако они никак не могут пока проникнуть на завод. Если у вас появится малейшая возможность — а это вполне вероятно в среде Вайганга, — вы поможете им. Любые сведения важны: система охраны завода, подходы к нему, транспортные артерии. Только в случае передачи важнейших сведений — запасная явка. Во всех остальных — связь устанавливать с вами будем мы.

Но, как я уже сказал, — это попутное задание. Основное — Вайганг! Здесь мы вас не ограничиваем временем. Действуйте по собственному разумению. Кстати, ваш старый знакомый Рудольф Рехан, завербованный вами во Львове, продолжает выполнять обязанности адъютанта группенфюрера. Думаю, через него вы сможете получить кое-какие сведения о том, что произошло за время вашего отсутствия. Платите ему щедро, но будьте осторожны: Рехан всегда может подставить ножку.

Роговцев аккуратно сложил карту. Поднялся.

Подполковник и Петро тоже встали.

— Разрешите идти, товарищ генерал?

Роговцев перегнулся через стол и пожал руки Левицкому и Кирилюку.

— Идите. Только прошу вас, Иван Алексеевич, — произнес на прощание, — не сочтите мое пожелание о сокращении срока за приказ. Надо все хорошо продумать и проверить. Впрочем, я полагаюсь на вас. О ходе подготовки прошу докладывать каждый вечер…

…Глядя на старательно обработанные поля вдоль автострады, на побеленные и разрисованные километровые столбы, красные черепичные крыши селений, видневшиеся из-за деревьев, Петро вдруг осознал — этот разговор с генералом Роговцевым представляется ему давним-предавним, словно состоялся он не в прошлом месяце, а неизвестно когда — может и полгода назад.

Воистину непостижимы законы восприятия времени человеком. Иногда через многие годы какой-нибудь разговор или встреча продолжают стоять перед глазами, как вчерашние., а состоявшаяся час назад успела уже выветриться из памяти. Кирилюк отчетливо помнил каждую деталь беседы в кабинете генерала, мог воспроизвести даже интонации Роговцева. Но странное ощущение того, что это произошло бог знает когда, не оставляло его. Может, потому, что все время перед глазами стояло последнее свидание с Катрусей.

Левицкий отпустил его лишь на два часа, и случилось так, что Петро не смог своевременно предупредить Катрусю. Он позвонил в госпиталь, но там ответили: доктор Стефанишина сегодня не работает. Кирилюк стал поспешно набирать номер телефона общежития. Неужели не удастся повидаться? И, только услыхав голос Катруси, немного успокоился.

По-видимому, девушке передалось волнение Петра — позволила приехать к себе. Она жила в комнате с пожилой женщиной-врачом и, оберегая ее покой, никогда не приглашала Петра в общежитие. Правда, предупредила, что сейчас занимается уборкой — пусть не удивляется и извинит ее. Но он уже не слушал. Сбежал, перепрыгивая через ступеньки, вниз на улицу, где его ждала вызванная подполковником «эмка», и четверть часа спустя, также перепрыгивая через ступеньки, поднимался на четвертый этаж общежития.

На его осторожный стук никто не ответил. Петро тихонько потянул на себя дверь.

Катруся стояла на подоконнике и вешала занавески. Поднялась на цыпочки, стараясь дотянуться до высоко забитого гвоздя. Во всей ее фигуре было столько грации, что Петро застыл, боясь шевельнуться, чтобы не испугать девушку.

Косые лучи осеннего солнца заглядывали в комнату, поблескивали на стекле, и силуэт Катруси четко очерчивался в окопном проеме. Эта секунда показалась Петру долгой-долгой, словно девушка окаменела на цыпочках! худенькая, с крутым абрисом груди.

Катруся прицепила наконец занавеску. Оглянулась. Увидела Петра, бросила второй конец занавески и спрыгнула на пол.

Кирилюк продолжал стоять, опираясь о косяк двери.

— Прикрой дверь! Продует же…

Даже эти, вполне реальные, слова не вывели его из оцепенения. Машинально закрыл дверь, обнял взглядом Катрусю. Никогда еще не была она так близка и желанна.

— У тебя что-то случилось?… — начала девушка, но, заглянув Петру в глаза, все поняла. Подошла, положила обе ладони ему на грудь, прижалась к ним щекой. — Уже?

— Да, — наклонился к девушке Петро.

— Когда?

— Очевидно, завтра.

Катруся больше ни о чем не спрашивала. Знала — рано или поздно они разлучатся. Может, надолго. А может, навсегда. Она не тешила себя иллюзиями, однако этот день казался далеким и нереальным. И вот — наступил…

— Я вернусь, Катруся, — как можно бодрее произнес Петро.

— Конечно, вернешься, — оторвалась от него Катруся, стараясь выглядеть веселой. Петро понимал, чего стоит ей эта показная бодрость, и снова нежно обнял девушку.

— Ждать меня будешь?

Катруся ничего не ответила, только посмотрела с укором. Горячей ладонью гладила его щеку, потом потрогала пальцами губы, подбородок, будто не верила, что это действительно он, и эти морщинки возле губ — его, и прямые густые брови, и крутой подбородок — его… Боялась: отнимет руку — и Петра не станет. Но разве может такое быть? Как же нескладно все устроено в мире!

Петро знал: через полтора часа он должен будет уйти. Полтора часа — до смешного мало…

Почему-то Петру стало жаль себя. Впервые за все время пожалел, что приходится так быстро уезжать. Почему именно завтра, а не через педелю или месяц? Он невольно подумал об этом. Понимал: мелкая эта мыслишка, но не мог избавиться от нее. Это сердило его, нарушало душевное равновесие, не давало возможности сосредоточиться и сказать Катрусе все, что хотелось сказать.

Девушка поняла его, вернее, почувствовала что-то и сказала вдруг:

— Не волнуйся, милый, все будет хорошо…

Эти простые слова сразу развеяли все сомнения Петра. Да, он просто волнуется, он не может не волноваться — это естественно и до глупости просто. Ему больно расставаться с Катрусей, и он еще не знает, как это сделать…

…Карл Кремер потер подбородок пальцами, обтянутыми тонкой лайкой. Теперь уже все позади. Далеко-далеко. Лучше оставить мысли о Катрусе. Сейчас он не может позволить себе даже такой малости. Мысли его, как и он сам, должны быть «солидными» и «степенными».

Петро вспомнил слова Левицкого, сказанные на прощание:

— Неосторожное движение, слово, мимика — все может выдать тебя. Все будет зависеть от того, насколько ты влезешь в шкуру Кремера. Раньше рядом были друзья-подпольщики, Катря — все-таки легче. Теперь же ты будешь один — Кремер и только Кремер. Даже сны тебе должны будут сниться, — улыбнулся Левицкий, — «коммерческие». Всякие там векселя, банковские операции…