Богомил РАЙНОВ - РЕКВИЕМ

— А как твои университетские дела?

— Так себе... Во время зимней сессии схватил две двойки.

— Значит, тебя лишат стипендии.

— Проживу как-нибудь; и без стипендии.

— А чем ты занимаешься в свободное время?

— Ничем.

— Так-таки ничем?

— Сижу себе.

— В кафе?

— В кафе или дома...

— Читаешь?

— Читаю. Только не учебники. Не знаю почему, но в последнее время с учебниками я не в ладах.

— А комсомольская жизнь?

— Комсомольская жизнь? Осенью меня чуть было не исключили.

— За что?

— А за то, что не захотел поехать с бригадой на стройку... И еще за какие-то пустяки...

— Да-а... — вздыхаю я в третий раз. — Безотрадная картина.

— Не спорю, — пожимает плечами Боян.

Он не возражает и вообще ничего не говорит, потому что, очевидно, с самого начала догадывается, куда я клоню. Поэтому я прихожу к мысли, что пора наконец приступать к главной теме.

— Кафе и все прочее — это еще не самое худшее, -замечаю я. — Но вот конкретно кафе «Ялта» и тамошняя компания могут и в самом деле оказаться для тебя роковыми.

— Давайте не будем драматизировать... — тихо возражает Боян.

— Да, да, разумеется, — добродушно соглашаюсь я. — Беда, однако, в том, что ситуация, в которой ты находишься, действительно драматична, чтобы не сказать трагична.

— Вот, оказывается, до чего я докатился! — вскидывает брови молодой человек.

— К сожалению, ты действительно не отдаешь себе отчета, до чего ты докатился. Тут многое, очевидно, объясняется тем, что ты еще многого не знаешь. Но главная беда заключается в том, что ты просто утратил чувство реальности.

Он молчит, терпеливо ожидая, что же будет дальше.

— Ты только что рассказывал мне про то, как случайно поскользнулся и получил на память эту небольшую ссадину. Но послушай, мой мальчик, ведь ты теперь снова поскользнулся, в переносном смысле конечно, да так поскользнулся, что и в самом деле можешь очутиться... не знаю где... Мало того, один из твоих дружков по «Ялте», некий Пепо, недавно всучил тебе тысячу левов...

— Это касается только меня и Пепо.

— Ты так полагаешь, только зря. Потому что деньги, которыми Пепо поделился с тобой и не знаю с кем еще, он украл у своего отца. Теперь отец заводит против вас дело и... Впрочем, эту тысячу левов я уже внес от твоего имени, чтоб тебя не таскали на допросы и по судам...

— Вы меня ставите в очень неловкое положение... Я же не просил...

— Ты сам себя поставил в неловкое положение... И дело тут не в деньгах... Деньги ты мне вернешь, когда сможешь, однако тебе хорошо известно, что есть и другие вещи, более серьезные.

Боян молчит, потупя взор.

— И по поводу их тебя уже дважды вызывали в милицию, не так ли?

Он не говорит ни «да» ни «нет», все так же неподвижно глядя перед собой.

Я собираюсь продолжать, только вдруг, безо всякой надобности, снова вспоминаю тот вечер в пастушьей хижине: холодное дыхание ночи, хлещущий дождь снаружи, красные огоньки сигарет и до странности неожиданный вопрос Любо: «Эмиль, а что бы ты сделал, если бы твой сын стал предателем?»

Глупости, дорогой мой. Ты лучше скажи, что нам теперь делать, когда твой сын стал наркоманом.

— Этот центр в Мюнхене конечно же должен быть обезврежен, -- произносит генерал. — И разумеется, искать подходы к нему надо крайне осторожно. Кого туда послать, ума не приложу...

Он напряженно всматривается в пространство светло-голубыми глазами, почти неприлично голубыми для генерала. Потом оборачивается ко мне, щурится и говорит:

— Тебя, что ли?

Шеф всегда щурится, когда хочет скрыть веселые огоньки в глазах, но мне хорошо знакомы привычки генерала, и нет надобности следить за его взглядом.

— Вы шутите, — тихо отвечаю я.

Генерал берет одну из своих подопревших, выветрившихся сигарет, долго рассматривает ее, словно колеблясь, то ли закурить, то ли нет, потом кладет ее обратно и откидывается в кресле.

— Сегодня утром мы говорили с генералом Антоновым из контрразведки и решили возложить на тебя одну задачу, которая несколько оторвет тебя от бумажных дел. Тем более что ты уже располагаешь некоторыми данными, полученными, правда, по другой линии, о достойных внимания объектах.

В моем взгляде явное недоумение, но я молчу.

— Я имею в виду наркоманов, упомянутых третьего дня, когда речь шла о сыне Ангелова. Кстати, он уже порвал с этой шпаной?

— Почти. Во всяком случае, старается избегать их.

— Ясно: он будет их избегать, а они будут искать его общества... Но об этом позже. Сейчас интересно другое: последнее время к этой шайке стал липнуть какой-то западный турист. Молодой человек, мать — болгарка, отец — иностранец. К нам приезжает уже второй раз и в обоих случаях через Стамбул. У них теперь мода ездить в Стамбул глотать наркотики. Но этот наезжает в Болгарию, остается тут по месяцу и'больше, вступил в связь с одной девчонкой из этой же шайки и, что особенно бросается в глаза, поддерживает контакты с их посольством.

— Если он у них частый гость, едва ли они пользуются его услугами.

— Да, разумеется. Но ходит он туда нечасто. Нанес один-единственный визит, только весьма многозначительный: продолжительностью в четыре часа с половиной. И не ради того, чтобы полистать журналы в читальне. Все это время он провел в кабинете Томаса.

— Многовато для одного визита, -- признаю я. — Только не исключено, что все эти четыре с, половиной часа ушли на игру в вопросы и ответы. Томас тут человек новый, притом совершенно изолированный, так что нечему удивляться, если он пытается выудить максимум информации из этого типа, шляющегося повсюду и уже стакнувшегося с нашими красавчиками.

Это свое замечание, как и предыдущее, я делаю не для того, чтобы сообщить нечто такое, чего генерал не знает, а просто чтобы вслух отметить возможность тех или иных обстоятельств. И это весьма характерно для наших разговоров.

— Бесспорно, — кивает шеф. — Пока что у нас нет никаких данных, что Томас возложил какую-то задачу на этого туриста, Чарли его зовут или как там, не помню. Но когда перед тобой с одной стороны банда наркоманов, а с другой — западный дипломат и между ними болтается некий Чарли, возможно выступающий в роли связного, то можно ли закрывать на это глаза?

Он тоже не говорит ничего такого, чего бы не знал я, но это макетирование обстановки вносит определенную ясность и представляет собой часть обычного ритуала, так же как этот его небрежный жест, побуждающий меня налить себе вторую чашку кофе.

— С наркоманами на первых порах надо держать ухо востро, — тихо говорит генерал. — Они могут представлять опасность не только в бытовом отношении.

— Да, но они могут представлять опасность и для того, кто их использует, — продолжаю развивать другую версию. — А Томас опытный разведчик, он не может не знать, что наркоман — это палка о двух концах.