Джеймс Сигел - Кружным путем

Ни для кого не делали исключений. Склады, фабрики и кокаиновые поля конкурентов грабились и уничтожались.

Историй становилось все больше, легенды обретали плоть и кровь.

Он вознесся на невероятные высоты.

Это необходимо для чудовищ – возвышаться над низкопоклонствующими. А перед ним в самом деле раболепствовали. Не только конкурирующие банды, всякие Очоа и Эскобары, сгинувшие в долгих, жестоких и продолжительных кровавых бойнях. Но даже семьи, которые обычно решались показать жало, – они тоже склоняли головы перед Риохасом. Он съедал сердца своих врагов, чтобы воплотить их в себе. Его избрали сенатором. Говорили, что он обещал это своей матери. Для респектабельности. Ходили слухи, что об этом он молился идолам, которых держал в тайной часовне на одной из своих гасиенд. «Сантерия», – перешептывались люди. Незаконный религиозный культ, который отправлялся в большинстве мест за пределами Боготы.

Но для того чтобы править, требуется не только чужое послушание. Еще нужна армия. Правительственные войска были беззубыми. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: единственное в стране боеспособное войско располагалось в горах к северу от столицы и называлось ФАРК. Там твердили марксистские заклинания, кричали, что нужно свергнуть верхи, и разглагольствовали о народе, словно народ что-то для них значил. Когда-то Риохас симпатизировал им, порой даже поддерживал – в конце концов, и сам вышел из неимущего класса. Но теперь он стал еще одним процветающим капиталистом и стремился защитить свои инвестиции. Поэтому они сделались врагами.

Он вооружил собственную милицию. Наиболее доверенным палачам присвоил звания: капитан, генерал, майор. Это создавало впечатление регулярной армии. На ее финансирование он требовал деньги с пяти семей.

Теперь настала пора развязать настоящую войну.

И Риохас вел ее так, как считал нужным. USDF не хотело, чтобы крестьяне привечали у себя партизан ФАРК, – не то чтобы такое случалось, не то чтобы крестьяне могли об этом помыслить, но ведь в принципе такие безобразия были возможны. И подручные Риохаса хватали без разбора человек двадцать: ты, ты и ты! Заставляли копать себе могилы. Затем силой приводили их отцов, братьев или дядьев и велели убивать. Тот, кто противился, сам оказывался в яме. Ведь крестьяне способны усваивать только такие жестокие уроки.

Клаудию USDF захватило через два года после ее встречи с родителями в баре.

Парень из университета позвонил и сообщил об этом Галине и ее мужу.

Галина уронила телефонную трубку, долго отрешенно смотрела на нее, как на что-то совершенно незнакомое, затем подобрала и, когда вновь обрела голос, спросила, убита ли ее дочь. Только голос был не ее. Он звучал так, словно она разом постарела на много лет.

– Нет, – ответил парень. – Ее взяли в плен живой. – Он не добавил, что живой она останется недолго.

Это было ни к чему.

Целый год Галина считала Клаудию мертвой. И подумывала о собственных похоронах, но каждый раз ее что-то отвлекало. Иногда это были разные вещицы, которые она находила во время домашней уборки. А убиралась она теперь постоянно. Тщательно, без устали, истово. Она приходила с работы, где ухаживала за чужими детьми, и тут же хваталась за тряпку, губку и мусорную корзину, в отчаянии окунаясь в рутину, только бы отогнать мысли о самоубийстве. Однажды, пылесося под столом дочери, Галина обнаружила открытку, которую восьмилетняя Клаудия нарисовала для нее в школе. Непропорционально долговязая мама держала на руках длиннющего ребенка, и тот ей шептал: «Те adoro». [52]

«Не сейчас», – подумала Галина и отложила свои похороны.

Иногда память подхлестывало что-нибудь совершенно обыденное. Она загружала простыни в стиральную машину и вдруг вспомнила первые месячные Клаудии. Как стояла в волнении и смятении у ее запачканной постели. А дочь собиралась в школу и оставалась удивительно спокойной и даже сама утешала ее: «Я знаю, что это такое, мама. Это значит, что я могу подарить тебе внуков».

Галина снова отложила похороны.

Все, что последовало за пленением дочери, она узнала позже.

Клаудию захватили в городке Чиппа, куда ее послали за продовольствием. Там ее и засекли. Слухи об обуреваемой революционным горением студентке университета ходили несколько месяцев. И ее поджидали. Человек пошел за ней следом и вызвал подкрепление. Когда Клаудия вернулась к овражку, где оставила товарищей, таких же борцов с капитализмом, ловушка захлопнулась – их окружили люди USDF.

Она откинула полог самодельной палатки – ребята связали несколько рубашек, чтобы схорониться под ними от дождя, – но на них вместо капель воды посыпались пули.

Три партизана были убиты на месте, двое рванули обратно в горы, причем один из них волочил простреленную правую ногу, которую потом пришлось ампутировать.

Почему же Клаудию не убили, как остальных?

Наверное, таков был приказ.

Риохас тоже слышал рассказы о молодой студентке, и ему стало любопытно увидеть ее своими глазами. И не просто любопытно – он об этом мечтал.

В тот вечер он оставил государственный прием. Ему шепнули на ухо словечко, и он вылетел на вертолете в свою гасиенду на севере страны. И когда вошел в комнату, где Клаудия стояла на коленях со связанными за спиной руками, все еще был в смокинге.

Риохас не спешил – рассматривал ее, как скаковую лошадь или породистую собаку. И тех и других у него хватало.

И то, что он увидел, ему понравилось.

Что происходило в течение следующих двух дней, можно только вообразить. Для этого надо закрыть глаза, прочитать молитву и все себе представить. Риохас лично руководил допросом. Клаудия умоляла о смерти, просила Бога, чтобы Он не дал ей очнуться, когда в следующий раз она потеряет сознание от побоев. Клаудия воевала на стороне безбожников, но не потеряла веры. В глубине души она оставалась католичкой. И теперь обращалась к Всевышнему.

Она слышала, что происходило с пленными. Их сбрасывали с вертолета. Скармливали тиграм. Все это могло случиться и с ней.

Но прошли два дня, наступил третий.

Затем четвертый.

Никто не являлся, чтобы тащить ее в вертолет. Или к тиграм в клетку. А тигры там в самом деле были. Клаудия дотянулась до окна и разглядела их своими почти выбитыми глазами. Животные прохаживались туда и сюда, словно часовые. В обед им швырнули живого пони, и хищники перегрызли ему горло.

А потом случилось нечто странное.

К ней заглянул Риохас, но не стал ее бить. А вместо этого кое о чем попросил.

Раздвинуть перед ним ноги. Попросил очень вежливо. Клаудия ответила «нет» и, ожидая новых мучений, закрыла глаза.

Риохас ушел.

В следующий раз он вернулся с подарком.