Стивен Хантер - Второй Саладин

– Пол, время вышло. Спешнев сам хотел сделать это. Пришла пора положить этому конец. Простите.

Он зажал пистолет-пулемет обеими руками и нажал на спусковой крючок.

Затвор заклинило посередине.

– Я перевернул первый патрон в обойме другим концом, – пояснил Чарди. – Надо было смотреть внимательнее.

С этими словами он вытащил из-под пиджака «ингрэм».

– Вот на чем вы прокололись. Вы всех недооценили. На каждом шагу вы чуть-чуть всех недооценивали. Вы считали всех нас полными ничтожествами. Старина Спейт в Мексике сработал на совесть. А этот маленький мечтатель, Тревитт, и того лучше. И Майлз, даже коротышка Майлз выложился по полной, когда нам это понадобилось. Все сработали на совесть, когда в этом возникла надобность, Йост. И Френчи, Френчи тоже сработал на совесть. Больше всех вы недооценили Френчи. Он оставил мне письмо, спрятанное на старом компьютерном диске, потому что не доверял вам. Сегодня вечером Майлз обманом пробрался в «яму» и раскопал его. И за минуту до вашего появления он связался со мной по радио, – Чарди вытащил рацию, – и назвал ваше имя.

Он помолчал.

– Йост, за все то, что вы со мной сделали, мне следовало бы выбить все мозги из вашей поганой башки.

В дальнем конце гаража с пандуса с визгом вылетела машина и понеслась к ним. Не успела она затормозить, как похожий на гнома Майлз выскочил наружу.

– Молодчина, Пол, – крикнул он. – Теперь мы его возьмем.

Через секунду подъехала следующая машина, потом еще несколько.

Команда медиков увезла Данцига, окровавленного, с опухшим лицом. На Чарди он так и не взглянул. Тело Улу Бега тоже увезли – после ритуальных плясок со съемкой на месте преступления, на которые Чарди не мог смотреть.

Майлз тем временем терся среди групп многочисленных чиновников, которые прибыли на место событий, и взял на себя задачу представлять интересы управления, пока не появится более высокопоставленное лицо. В самом скором времени должен был прибыть заместитель директора – Чарди полагал, что это будет не Сэм Мелмен. И даже сам директор центральной разведки, которого разбудили и оповестили, в настоящее время направлялся в Лэнгли на экстренное заседание. Говорили, что разбудили и президента, и членов Совета государственной безопасности и комитетов по надзору за деятельностью разведки в Сенате и Палате представителей, каждый из которых отправил на четвертый этаж подземного гаража по одному или по нескольку человек.

Чарди держался от всех поодаль. Он курил, глубоко затягиваясь, – к сигаретам он не прикасался уже много лет и поначалу давился кашлем. Но теперь привычка вернулась. Он докурил, отбросил окурок.

– Еще не найдется, Лео?

Лео Беннис дал ему новую сигарету.

Внезапно появился Майлз и, когда Чарди закуривал, прошептал ему:

– Пол, мы можем неплохо на этом выехать. Мы с вами, если сумеем правильно разыграть эту карту. Понимаете?

– Конечно, Майлз. Мы станем героями. Я скажу им, что ты знал обо всем с самого начала, что это ты всем руководил. Я скажу, что это ты вычислил крота.

– Пол, я был бы вам очень благодарен…

– Да брось ты.

– Ну ладно.

Майлз ускользнул прочь и растворился в кругу людей в костюмах, которые задавали вопросы.

Йоста уже собирались увести. Он плакал. Лицо у него было все в красных пятнах, волосы всклокочены, глаза опухли. Он никак не мог успокоиться, но никто даже не подумал дать ему носовой платок. И все же сейчас, чувствуя на себе взгляд Чарди, он поднял глаза.

Пол ничего не почувствовал. Он-то надеялся увидеть, как вот так вот будут уводить Сэма; это Сэма он ненавидел все эти годы. Йост. Кто такой Йост? У него было такое ощущение, будто его лишили чего-то честно заслуженного. Улу Бег был мертв. Джоанна была мертва. И стоял за этим человек, о котором он никогда не слышал и вообще ничего не знал.

Йоста в окружении фэбээровцев повели к фургону. Майлз попытался добиться, чтобы его отпустили на «разбор полетов» в управление, но ФБР пустило в ход свой авторитет. Однако Ланахан все же настоял, чтобы ему сообщили, куда Йоста везут и кто за это отвечает, и принялся подготавливать почву на будущее.

– Может быть, теперь вы станете в управлении большой шишкой, – сказал Лео.

– Нет, – отозвался Чарди. – Вот уж чего я никогда не хотел. Я просто…

Он вдруг запнулся.

– Я знаю, где Спешнев, – произнес он.

– Что?

– Йост сказал, что Спешнев собирался сам убить меня. Он и собирался. Лео, найдите машину, быстро. Уберите отсюда этих людей. Где «ингрэм»? Быстрее, Лео.

– Пол!

Чарди отыскал свое оружие – его изъяли фэбээровцы, и он конфисковал его обратно под угрозой насилия – и бросился к машине, на бегу вставляя новый магазин.

Он прыгнул в автомобиль и повернулся к Лео, который гнал машину к выезду из гаража.

– Остался последний шаг. Его надо сделать. Чтобы похоронить «Саладин-два» навсегда, чтобы стереть его из памяти живущих.

– Пол…

– В больнице. Спешнев. Он поехал туда за мной.

Машина с визгом взлетела по пандусу, преодолела четыре этажа и выехала на дорогу под оглушительный вой собственной сирены.

– И он ведь доберется. Найдет и крыло, и палату.

– Никого из наших там сейчас нет, – сказал Лео. – Они все рыщут по улицам в поисках Данцига.

– Спаси его бог, – сказал Чарди: теперь он понял, что должно произойти. – Спаси бог Рамиреса.

Ночь выдалась странно тихая, самая странная и самая тихая с тех пор, как он попал на север. Такая ночь как нельзя лучше подходила для побега, но Рамирес чувствовал себя совершенно обессиленным. Наверное, они что-то подмешивали ему в сок. Его руки и ноги весили целую тонну, перед глазами стоял туман, голова соображала с трудом.

Впрочем, может быть, это давал о себе знать возраст. У всех так. С чего бы этому темному ангелу пощадить тебя, Рейнолдо? Ты даже не молишься, разве что когда кто-то пытается тебя пристрелить, а в этой больнице на далеком севере, в окружении бледных, бескровных, спокойных norteamericano, на тебя никто не покушается.

Он лежал в темноте и без конца смотрел телевизор сквозь опухшие щелочки век. Неудобная нашлепка на сломанном носу закрывала обзор, но ему было все равно. Он был как во сне – и все же не спал. Нет, ему точно что-то подсыпали. Скоты! Но у него не осталось даже сил ненавидеть их.

В полудреме он думал о побеге, еде и женщинах. Главным образом о женщинах, молоденьких индианках, девственницах, если говорить точнее. Его орган не находил себе применения вот уже несколько месяцев. Хуже чем в тюрьме – там за деньги шлюха тебя обслужит.

В палату вошел светловолосый врач.

Что? Это какой-то новенький.

Его силуэт вырисовывался в дверном проеме. Рамирес ждал. Значит, о нем все-таки не забыли. Вот, даже новый доктор. Может, сказать что-нибудь человеку, который молча стоит на пороге? Он явно не мог понять, спит Рамирес или нет: перебинтованное лицо мексиканца тонуло в тени. Загадка из области этикета продолжала мучить Рамиреса. Говорить или не говорить?