Гелий Рябов - Я – из контрразведки

Резидент в Гельсингфорсе дал ему явку на Фурштадтскую, в дом, который находился неподалеку от Таврического сада. Там проживал ротмистр – кирасирский офицер фон Раабен. Этот жеребцовый, судя по фотографии, мужчина должен был служить Крупенскому помощником и личным телохранителем от Петербурга до Севастополя. Такова была идея резидента.

– Я знал Алексея фон Раабена, – заметил Крупенский. – Он был профессором Академии генерального штаба в Екатеринбурге. Академию туда временно эвакуировали, и она там застряла.

– Думаете, брат? Я не знаю таких подробностей, – сказал резидент. – Одно вам скажу: надежен, силен, глуп. И, слава богу, отнюдь не интеллигент, как, возможно, этот профессор академии.

– Полагаете интеллигентность недостатком? – холодно осведомился Крупенский.

– Почему «полагаю»? Убежден! Интеллигенция – ржа, плесень, грибок! Если что-либо подтачивает государственную власть, безразлично что, лишь бы подтачивало, – интеллигенция истекает потоком одобрительных речей. Она сама ничего и никогда не подтачивает, она только истекает потоком. Ко всему же прочему она равнодушна вполне.

– Хм, в чем-то вы правы.

– Во всем! Эти писатели, эти зубные врачи, эти гинекологи не понимают главного. Они по недомыслию служат революции, которая есть всплеск иудо-масонства. И цель имеет одну: восстановить всемирный иудаизм на развалинах христианского мира.

– Эк вас куда, – вздохнул Крупенский. – Полагаете, что во всем виноваты евреи?

– Не евреи вообще, а евреи-интеллигенты. Возьмите ближайшее окружение Ленина.

– Да ведь там и русские есть, – не удержался Крупенский. – Ну, Луначарский, например… Да и у нас, откровенно говоря, не одни только великороссы подвизались… Вы Гартинга помните?

– Заведующего заграничной агентурой?

– Да, отдельного корпуса жандармов генерал-майора, между прочим… Его настоящее имя – Авраам Гекельман. Так что не обвиняйте большевиков…

– Оставим это, – махнул рукой резидент. – Вам не понять истинно русского человека. Вы ведь, кажется, бессарабец?

– Я – русский, – спокойно сказал Крупенский. – Предки действительно из Бессарабии, а вы, судя по фамилии, из остзейских немцев?

– Думаете, стану спорить? Нет! Немцы в России всегда были самыми русскими. Фанатично русскими. Немец – это всё для русского человека: отец, брат, учитель, старший друг.

Крупенский улыбнулся:

– Нам тяжело будет работать вместе. Ведь как-никак – вы отныне мой подчиненный.

– Уверяю вас, это совсем ненадолго, – улыбнулся резидент. – Теперь сентябрь… В ноябре снова увидимся. В Париже. А пока что я хочу вам сделать подарок. – Он выдвинул ящик письменного стола и протянул Крупенскому пистолет с необычно длинным стволом. – Последняя бельгийская новинка. Бьет бесшумно, мне не нужен, а вам… вам он поможет выжить. Мы ведь должны решить наш спор. Не так ли?

…Крупенский снова и снова вспоминал об этом разговоре. С Астраханской, от Нюры, он пошел пешком через мост Александра II, или, как его запросто именовали городские обыватели, «Литейный».

– Подлец, чертов сосисочник! – В глазах стояло сытое и гладкое лицо резидента. – Ладно, придет время, вспомним и это. – Он остановился и рассмеялся. – Придет вре-емя… вспомним… Пустые слова, за которыми только неудовлетворенная жажда мести. Ничего и никогда не придет, ничего и никогда не вспомним, потому что впереди страдания и гибель и больше ничего, ни-че-го.

Трамваи по Литейному проспекту не ходили. Вход в Сергиевский всей артиллерии собор был накрест заколочен досками, а в Преображенском служили. Крупенский миновал ограду из турецких пушек, вошел в храм и опустился на колени напротив царских врат.

– Я плохой христианин, Господи, – печально и тихо начал он, – я плохой человек, я дерьмо, всплывшее в пене революции и анархии, но я хочу сделать последнее усилие над собой и послужить правому делу. Прими мя, Господи, ибо путь мой во мраке и нет у меня сил.

Потом он вернулся на два квартала назад и свернул направо, на Фурштадтскую. Нужный дом был почти у самого Таврического сада, на правой стороне. Крупенский скользнул взглядом по особняку напротив и увидел балкон и вспомнил горько и болезненно, что этот балкон ведет в квартиру Павла Григорьевича Курлова – благодетеля и отца-командира. Здесь революционеры арестовали Курлова, отсюда его доставили в Государственную думу. Ах, сколько же раз в невозвратно счастливые времена в уютном кабинете хозяина приходилось бывать, часами беседовать и строить планы. Нет, они, конечно, не мечтали повторить грандиозный замысел Судейкина и Дегаева, они не собирались «организовать» революцию, а потом подавить ее и взойти по трупам казненных к вершинам славы. Но, видно, приснопамятный Зубатов, хотя этого и не признавали, что-то все же перевернул в душах даже самых заскорузлых розыскников. Его опыт с рабочими сообществами, его метод внедрения полиции в общественные и революционные движения был как высверк молнии во мраке тупой полицейской ночи. Зубатов погиб, но семена пали на благодатную почву.

– Знаешь, Володя, – сказал как-то Курлов, – вот уйдем мы, старики, придет черед молодых… При вас сменится власть. – И, поймав изумленный взгляд Крупенского, добавил: – Я не оговорился, Володя, трон в России не вечен, революция на носу, и она будет, хотим мы того или не хотим. Ты слушай: все пройдет, а тайный политический розыск пребудет вовеки! Несть властей без оного!

…Крупенский вошел в парадное и поднялся на третий этаж. Постучал. Открыл небритый, похожий на вышибалу третьеразрядного парижского борделя человек в засаленном халате, с чубуком в кулаке, сказал хриплым басом:

– Ежели насчет расчету за вывоз помойки, то я сполна. Извольте справиться в домкоме.

– Моя фамилия – Русаков, – назвал Крупенский свой служебный псевдоним, сразу же узнав Раабена.

– Входи, товарищ, – сказал Раабен и захлопнул дверь. – Значит, мы с вами, товарищ Русаков, поедем в столицу республики Советов – город Москву, где теперь обитает наше родное советское правительство, то есть сов-нар-ком. Предвкушаю – и потому счастлив, – он яростно потер ладонь о ладонь.

– Может быть, гаерничать не стоит? – хмуро спросил Крупенский, вешая пальто на оленьи рога.

– Ладно, давайте серьезно, – кивнул Раабен. – Деньги у вас есть? А то второй день не пимши, не жрамши. Жуть!

– Вот сто рублей, – сказал Крупенский. – Отправляйтесь на вокзал и купите два билета во втором классе до Москвы. На обратном пути – достаньте перекусить и водки. Я подожду здесь. Как у вас отношения с соседями? С властью?

– Тихие… Пару раз сажали, да улик нет: выпустили.

– Значит, у них закон?

– В горячие моменты они не церемонятся… – поежился Раабен. – Вон, Леня Канигиссер прибил Урицкого, председателя Губчека. Так они человек сто в одночасье порешили.