Олег Сидельников - Нокаут

Резво вскочив на короткие ноги, экс-казначей удовлетворенно хмыкнул и с просветленным лицом стал продираться к ближайшей аллее. На улице энтузиазм Сопако несколько утих. Он шел, кренясь на бок и шаркая подошвами, шел долго, ибо забыл о существовании трамваев и автобусов.

— Скажите, где здесь?..— петушиным голосом спрашивал Лев Яковлевич прохожих, но не договаривал, что же все-таки его интересует.

Так странствовал он часа полтора. Сопако шел, шел, шел — и остановился, сердце забарабанило по грудной клетке, как бы требуя, чтобы его выпустили на волю. Интуиция подсказала: вот оно, нужное здание! Лев Яковлевич описал у подъезда восьмерку, с уважением посмотрел на штык часового и на негнущихся ногах втащил свое тело в вестибюль.

— Пропуск, — раздался тихий голос.

— Ам-мам-мам… — Сопако зажевал губами, опуская руки по швам.

— Пропуск покажите, гражданин, — из-за маленького столика у двери поднялся молоденький и серьезный старшина в ловко подогнанной гимнастерке, глянул на млеющего посетителя. — Вам кого, гражданин? — добавил он менее официальным тоном.

— Самого главного! — отчаянно выпалил посетитель неестественно и скрипуче.

Дежурный старшина опять сделал строгое лицо и потребовал пропуск.

— Мне по делу, — выдавил Лев Яковлевич, а затем добавил довольно глупо: — По личному делу.

— К чему пререкания гражданин? Зайдите в комендатуру, выпишите пропуск. Все. Здесь стоять не положено.

Сопако неловко потоптался, повернувшись задел столик, вышел, мелко семеня и покашливая. С каждым шажком решимость его улетучивалась, словно эфир из флакона. К комендатуре он приплелся совершенно опустошенный, потерянный. В зале, похожем на маленький вокзал, было пусто. Экс-казначей поцарапался в кассовое окошечко, отгороженное металлическими перильцами, и ему пришло на ум, что вот сейчас выглянет кассир и с улыбкой протянет билет. Но выглянул не кассир, а солдат в фуражке и без всяких улыбок не то спросил, не то приказал:

— К кому?

— 3-здра-авствуйте. Это я, — шевельнул губами Сопако, потом вдруг попятился и почти выбежал из зала.

Солдат удивленно пожал плечами и, многозначительно покрутив пальцами у виска, тихонько присвистнул.

Как пьяный, шел Сопако по улицам, натыкаясь на прохожих, наступая на ноги. Сколько шел — пять минут или час, — он не знал, как разыскал дом Порт-Саидова, тоже не ведал. Лишь поднявшись на второй этаж, он увидел знакомую дверь и приколотый к ней кнопкой голубой конверт.

«Наше учреждение ликвидировано, — сообщал «законопослушный общественник», — выехал в рекомендуемый город подыскивать работу».

Лев Яковлевич пошарил в условленном месте рукой, нашел ключ и, войдя в комнату, тут же в изнеможении опустился в просиженное кресло, с ужасом ожидая прихода шефа.

И шеф пришел удивительно веселый, светлоглазый и ласковый, включил электроплитку, поставил на нее чайник, осведомился о здоровье экс-казначея.

— Я… ничего, — ответил Сопако, в волнении закрывая глаза.

— Придется помочь вам, — успокоил «Викинг». — Я знаю средство… Кто там? А, это ты, малыш. Запри-ка дверь на ключ. У нас появился инфекционный больной, надо изолировать.

Лев Яковлевич удивленно повел глазами в поисках носителя инфекции. «Да ведь это я!» — страшная догадка с грохотом пробила голову навылет. «Викинг» обернулся к Сопако и подтвердил спокойно и неумолимо:

— Носитель инфекции — вы. Болезнь у вас, на мой взгляд, смертельна… Не делайте круглых глаз. Уверяю, это совсем не больно.

— Что случилось? — Джо растерянно заморгал. В его глазах цвета переспелой вишни мелькнул испуг.

— Этот, еще в общем нестарый, человек хотел сегодня нас выдать, мой мальчик.

— А-а… — протянул Джо, словно ожидая услышать нечто более интересное.

— Это неправда! — громко вскричал Сопако, не соображая, что говорит. — Я только полежал в кустах. Я видел на пляже вашу жену. Она в опасности! Это я вам… Ваша честь!..

— Я не английский судья!

«Викинг» схватил экс-казначея за горло:

— Помните, я рассказывал об окошке? — в светло-синих с сумасшедшинкой глазах «Викинга» переливалось холодное бешенство. — Мы всего только на втором этаже, поэтому придется вас для верности придушить.

Сопако видел в чернильных подрагивающих зрачках убийцы свое отражение и с тупым равнодушием сознавал, что начинает задыхаться.

— Что ты делаешь?! — громко закричал Джо, по-мальчишески скривив губы.

Раздался громкий стук в дверь. «Викинг» отдернул руки.

— Спросите, кто, — прошептал он экс-казначею.

— Кто там?! — крикнул Сопако не своим голосом.

— Телеграмма.

— Телеграмма?

— Телеграмма, — подтвердил спокойный голос.

Фрэнк понял все. Сработало шестое чувство. Он бросился к окну, за ним последовал Джо. В дверь уже громко стучали. Сопако выглянул в зияющую теменью пропасть и тихо ахнул. Справа и слева на узеньких, в четверть кирпича, карнизах, прильнув к скользкой кирпичной стене, каким-то чудом держались шеф и сын академика. Экс-казначей бросил на них прощальный взгляд и, словно в тумане, ощупью стал искать дверь. Наконец щелкнул замок. В комнату шагнули трое в штатских костюмах. Лев Яковлевич сделал протестующий жест.

— Вы Сопако Лев Яковлевич, технорук артели «Идеал»? — спросил коренастый со смеющимися глазами и, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Взять его.

— За что же? — едва пошевелил Сопако деревянным языком. Он не слышал своего голоса.

— Как за что? — удивился коренастый. И прибавил уже неофициально, по-домашнему: — Разве вам не известно, что вы проворовались в своем «Идеале»? Работники розыска с ног сбились. Нехорошо так, папаша. Людей утруждаете… Да что с вами?!.

По лицу Льва Яковлевича скользнула мутная слеза, он смотрел восторженными глазами на милицейских работников, протягивая к ним коротенькие загребущие ручки:

— Родные вы мои! — страстно прошептал экс-казначей, плача от счастья, и упал в надежные объятия. — Берите меня, берите!..

В небольшом пограничном городе, раскаленном добела ослепительным ливнем солнечных лучей, «Викинг» и Джо очутились лишь на третий день после ареста экс-казначея. Дорога оказалась не из легких. Пропусков в пограничную зону у них не было, поэтому пришлось ловчить. Они сошли с самолета километрах в двухстах от заветного рубежа, стремительно льющегося полноводной и широкой рекой, левый берег которой так манил беглецов. Затем пришлось добираться в попутных грузовиках, а под конец отмахать километров семьдесят пешком, хоронясь в ночи от людей.