Стивен Хантер - Испанский гамбит

– Ты поправишься, я знаю, – бормотал Флорри, но его ладони были покрыты кровью.

Кровь ручьем текла из тела Джулиана. Но Флорри все равно не верил.

– Вонючка, кажется, умница-счастьице изменило под конец своему Джулиану.

– Нет. Нет же. Ты поправишься. Тебя всего лишь зацепило.

– Опять тебя подводит твое дурацкое воображение, старина.

– Нет, говорю тебе. Лошадей! Черт тебя подери, старуха, приведи сюда какую-нибудь клячу.

– Полегче, старина. Все-таки она женщина.

Из-за моста резко усилился огонь, неподалеку взорвались два артиллерийских снаряда. Флорри стер пот с вымазанного сажей лба Джулиана, подошла старуха с бутылью воды.

– Спасибо, дорогая, – поблагодарил ее Джулиан.

– Inglés, los fascistas cruzan la puente, tonto. Ven, ovílado. Tenemos que salir. Están por todas partes. [109] Англичанин, фашисты уже пересекают мост, дурак. Надо отправляться. Они со всех сторон (исп.).

– Лошадь. Приведите лошадь для этого человека.

– Вонючка, я их терпеть не могу. Вечно потные, дурно пахнущие звери. Да еще какие-то норовистые.

– Заткнись, пожалуйста. Я положу тебя на седло рядом с собой. Я вывезу тебя отсюда, вот увидишь. Ты же возился со мной тогда, теперь не мешай мне. Приведите же лошадь!

– Вонючка, слушай. Моим друзьям желаю счастья. Скажи им, что Джулиан умер от…

– Ты не умрешь!

– Ты что, не понимаешь, что эти ублюдки попали мне в позвоночник и прострелили легкое? Я уже почти что умер, разве не видишь?

– ¡Inglés! ¡Ven! ¡No hay tiempo, llegarán en segundos! [110] Англичанин! Беги же! У тебя нет времени. Они будут тут через секунды (исп.).

– Она говорит, что они почти добрались сюда. Ступай. Убирайся же отсюда, старина.

– Я…

– Ох, еще одно. Вонючка, возьми мое кольцо, а? И передай его матери, хорошо? – И он улыбнулся.

Флорри достал у него из-под рубашки кольцо, оборвал цепочку и сунул его в карман плаща.

– А теперь бери револьвер. Вот так. А то мне никак, чертова рука совсем отказала. Возьми его.

Флорри трясущимися руками вынул оружие из кобуры. Никчемная, в общем-то, вещь: больше похожа на игрушку. Маленький, будто женский. Мужской ладони даже держать его неудобно.

– Взводи курок. Я как раз его зарядил.

Флорри отвел затвор, послав патрон в гнездо.

– А теперь стреляй. В меня.

Он приставил дуло к виску Джулиана.

– Спасибо, Вонючка. Зато не попаду на штыки этой сволочи. Господи, как же мне страшно. Вонючка, держи меня за руку.

– ¡Inglés!

– Джулиан! Я так люблю тебя!

– Ну, стреляй же! Стреляй наконец, Вонючка!

– Я… Я не могу. Господи, Джул…

Выстрел громом отозвался в его ушах и будто ударил по ребрам. Старуха медленно опускала свой маузер. Флорри быстро посмотрел на Джулиана и отвел глаза. Пуля пробила его лоб над правым глазом и вырвала почти половину черепа.

– Джулиан!

И в этот момент по какой-то совершенно непонятной причине мост взорвался! Он взорвался с такой ослепительной вспышкой пламени, с такой невиданной, абсолютной силой, что все вокруг содрогнулось и воздух будто смело с поверхности земли. Флорри рухнул на землю. Грохот казался голосом самого Господа Бога: оглушительным и вселенским. За одно мгновение мост буквально исчез из глаз. Камни, арматура, обломки стальных опор, вздымая тучи пыли, разлетелись метров на шестьсот вокруг. Черное облако взрыва повисло над тем местом, где был мост, и стало медленно вспухать.

– ¡Bravo, inglés!

На секунду все замерли, ошарашенные, а потом, едва утихло эхо грандиозного взрыва, разразились радостными криками. Стрельба со стороны немцев оборвалась.

– ¡Inglés bravo lo hizo! Derribó la puente. ¡Viva el demoledor inglés! [111] Ура англичанину! Мост разбит! Да здравствует разрушитель англичанин! (исп.)

«Ладно, Джулиан, – подумал он, как завороженный глядя на поднимающееся облако дыма, – ты все-таки окончил свой шедевр».

Он сунул револьвер в карман и взобрался в седло. Но не плакать он не мог.

Каждый день с двенадцати до двух часов пополудни Сильвия сидела за столиком в кафе «Ориенте». Место было чистым, спокойным, а в эти часы – обласканным солнцем. Она полюбила проводить время на террасе, разглядывая толпу на Рамбле. Парадов больше не устраивали: русские не позволяли этого. Но ей было все равно. Она молча сидела и размышляла над тем, что в курсирующих по городу слухах является правдой, а что вымыслом.

Русские могли запретить все, что угодно, но запретить разговоры они не могли. Больше всего говорили о погибших. Рассказывали, что Нин был застрелен во время фиктивной «спасательной акции», проведенной неким пресловутым комрадом Володиным из СВР. Говорили о том, что сотни поумовцев, анархистов и либералов расстреляны и похоронены в оливковой роще у монастыря Св. Урсулы, но побывать там и посмотреть, так ли это, никому еще не удалось. Говорили, что по всей Барселоне действует русская «чека» и что тех, кто позволил себе критические высказывания о Сталине, забрали и никому из них не посчастливилось вернуться домой.

Сильвия отпила глоток blanco, зажгла сигарету. Наискосок от нее подле дома росла старая красавица пальма. Склоненный чешуйчатый ствол вздымал в вышину веерный свод зеленых перьев. За последние дни Сильвия полюбила это дерево и теперь смотрела на него как на старого друга.

Другие слухи были еще более тревожными. Утверждали, что большое наступление отменили, несмотря на то что английские диверсанты взорвали мост глубоко в тылу врага. О судьбе англичан не знали. Некоторые думали, что они убиты. Другие считали, что англичан захватили в плен и казнили. Может быть, они просто исчезли. Также говорили, что эта диверсия была подстроенной с самого начала ловушкой, грязным делом русской тайной полиции. Что же случилось на самом деле? Ей необходимо это выяснить.

В Барселоне все неузнаваемо изменилось, это был просто совершенно новый город. Каждого третьего подозревали в сотрудничестве с русскими секретными службами. Люди боялись откровенных разговоров. Большинство молчали, глядя перед собой потухшими глазами. Теперь не осталось и следа алых ночей, звонкого пения, плещущихся знамен, торжественных парадов и огненных фейерверков. Давно были сорваны лозунги. Штурмовики с автоматами стояли на улицах группами по трое или четверо.

Сильвия вздрогнула, словно от озноба, хоть день был теплый. Взглянула на пальму, перевела взгляд дальше, на неяркую кромку моря, синевшего в конце Рамблас, за памятником Колумбу.

– Señora?

– Слушаю.

– Ваш заказ, señora?

– Благодарю, больше ничего.

Пожилой официант подобострастно поклонился, с той же профессиональной, льстивой униженностью, что и любой слуга, будь он хоть дворецким английского герцога, и пошел прочь.