Олег Шмелёв - Возвращение резидента

Наконец Виктор Андреевич сказал, когда они пришли в переднюю:

— Пожалуй, пора и честь знать.

— Подождите, мы сейчас, — попросила Светлана, и подруги оставили его одного: Светлане нужно было взять кое-что из вещей, хранящихся в кабинете Николая Николаевича.

Виктор Андреевич моментально преобразился. От солидной неторопливости, округлости жестов не осталось и следа. Он шагнул к столику, где лежали оставленные Галей ключи, вынул из кармана тяжелый, как хоккейная шайба, кусок серого пластилина и быстро, один за другим, сделал на нем оттиски двух ключей — каждый ключ с двух сторон…

Прощаясь с Галей, Виктор Андреевич сказал:

— А насчет племянника моего вы подумайте. Вдруг понравится.

— Чего же думать? Приедет — познакомьте, — снова ответила за подругу Светлана.

— Непременно.

По дороге к дому Светланы в машине Виктор Андреевич мягко напомнил о своей просьбе относительно перстня:

— Вы сумеете выкроить время, чтобы не очень оттягивать? Бедствует человек.

— О чем речь, Виктор Андреевич? — Светлана говорила на этот раз вполне серьезно. — Мы вам так обязаны…

Они не оттягивали. Во время обеденного перерыва Галя зашла к Светлане в универмаг, и они отправились в магазин «Ювелирторга» — единственный в городе, где у граждан покупают драгоценности.

Оценщик, старик в потертом черном пиджаке и не первой свежести белой рубахе, с плохо повязанным галстуком, сунул себе в глаз окуляр, какими пользуются в часовых мастерских, посмотрел камень, повертел перстень в пальцах и сказал:

— Вам дадут около двух тысяч. Только за камень, не считая платины.

— Спасибо, — поблагодарила Светлана и дернула Галю за рукав шубы. Они покинули магазин.

Когда вышли, Светлана сказала:

— Я думала, это серебро.

— Нет, платина. Это сразу видно.

— Жалко сдавать.

— Да, камень очень хороший. — Галя вздохнула. — А он думает получить всего семьсот?

— Ему столько нужно.

— Странно.

— Ты хочешь сказать, Виктор Андреевич знает этой штучке настоящую цену?

— Он же не маленький, а здесь и ребенку ясно. Что-то я не понимаю… Для чего? Может, он нас испытывает? — спросила Галя.

— А черт его разберет. Мужик ничего, во всяком случае, не сквалыга, а что еще мы про него знаем?

Они свернули в переулок, ведущий к универмагу, немного прошли молча.

— Тебе очень нравится? — спросила Светлана.

Галя кивнула.

— Тогда нечего рассуждать. Возьми себе.

— Откуда у меня такие деньги?

— Отец даст.

— Не могу я у него столько просить… Вот если бы мамочка моя…

— Лешка говорит: если бы у быка было вымя, он бы был коровой.

— Ты не поняла… Я думаю, может, матери предложить? Она разбирается.

Светлана до этих пор никак не выдавала своего раздражения, но тут не выдержала:

— Эх, мямля ты! Была бы у меня хоть какая-то возможность, я бы не упустила.

Галя пожала плечами.

— Но что же делать?.. Придется сдать…

Светлана протянула Гале перстень.

— У меня рука не поднимется. Лучше уж предложи мамочке.

Галя взяла перстень, хотела положить в сумку, но Светлана сказала:

— Надень на палец, а то потеряешь.

Галя сняла перчатки, попробовала на один палец, на другой.

— Видишь, он мне и велик.

Светлана засмеялась:

— А ты надень на большой. Введешь новую моду.

Серьезный разговор выродился в пустую болтовню, и, подойдя к универмагу, они почти позабыли, по какому немаловажному поводу он начался.

А вскоре приехала Ольга Михайловна. Галя показала маме перстень, сочинив при этом благовидную историю, будто у одной из ее сокурсниц тяжело заболели родители, срочно нужны деньги для лечения.

Разглядев хорошенько перстень, Ольга Михайловна спросила:

— Сколько он стоит?

— Я показывала оценщику. Больше двух тысяч.

— А она просит семьсот?

— Да.

— Дурочка. Хорошо, я возьму, но отдай ей девятьсот.

Ольга Михайловна в тот же день сняла со сберкнижки девятьсот рублей.

Вечером Светлана вручила семьсот рублей Виктору Андреевичу, который остался очень доволен.

Курортный городок Гштаад постепенно засыпало снегом. Шла та единственная пора года, когда местных жителей здесь бывает больше, чем приезжих, тогда как во все другие сезоны число отдыхающих значительно превышает число гштаадцев.

Михаил и Брокман вели размеренный образ жизни. Вставали со светом, то есть в девятом часу, мылись, брились, завтракали, гуляли (однажды на прогулке Михаил незаметно сфотографировал Брокмана), обедали, играли в карты по маленькой, ужинали и ложились спать. На людях они говорили между собой по-немецки, а когда оставались одни — только по-русски. Брокман обладал достаточным запасом слов, потому что, как он рассказал, ему приходилось регулярно общаться с выходцами из России, да и как-никак его родным языком был все же русский, он пользовался им до десятилетнего возраста, пока жива была мать. В его выговоре слышался южнорусский акцент, но это ничего не портило.

Специальных лекций о нравах и быте в Советском Союзе Михаил Брокману не читал. Они устраивали, так сказать, вечера типа «спрашивай — отвечаем». У Брокмана имелся заготовленный заранее вопросник, составленный, по всей вероятности. Монахом. Михаил отвечал на эти вопросы.

Пили они мало, но раз в неделю посещали очень дорогой ресторан, расположенный на одной из вершин, окружающих Гштаад. Это был большой, рубленный из толстых бревен дом, где внутри, в центральном зале, горел, потрескивая сухими поленьями, камин, где ветчину развозили по столикам на горячей жаровне, в которой краснели крупные угли, и официант откидывал медово лоснящуюся шкуру с окорока, как плащ, и клал на тарелку тонко нарезанные душистые ломти нежнейшего розового мяса. Поднимались в ресторан и спускались вниз в обтекаемых кабинах подвесной дороги, за что брали тоже довольно дорого.

Прислушиваясь к себе, Михаил обнаруживал, что недавняя твердая решимость поквитаться с Брокманом за отца словно бы размягчается по мере того, как ползут эти однообразные дни.

Однажды, уже в начале марта, он сделал неприятное открытие: за ними следили. Когда они возвращались в отель после посещения ресторана на вершине, Михаил обратил внимание на высокого сухощавого человека лет тридцати, поджидавшего кого-то у нижней станции канатной дороги. Этот человек бросил на них мимолетный взгляд, но что-то в его взгляде не понравилось Михаилу. Брокман ничего не заметил.

Остановившись у входа в отель и оглянувшись, Михаил опять увидел сухощавого — он повернулся к витрине галантерейного магазинчика. Повернулся как раз в то мгновение, когда Михаил оглядывался. Не очень-то ловкий малый, если ему дано задание следить…