Олег Горяйнов - Джентльмены чужих писем не читают

– Да? – саркастически хмыкнул Бурлак. – Из чего? из ба'абана?.

– Насмерть! – капитану Машкову на начальственный юмор реагировать было покамест не по чину. – В городе!

– Кроме шуток? – Бурлак привстал из-за стола.

– Так точно!

– Что же ты молчишь, бляха муха?!. Каждое слово из тебя щипцами приходится вытаскивать!.

– Виноват, Владимир Николаевич!

– Кого подстрелили?

– Сергомасова!

Бурлак посмотрел на Машкова с одобрением, благо его-то физиономии Машкову видно не было. Если бы из его ребят кого-нибудь, не дай Бог, подстрелили – хер бы соседи вообще чего узнали. А этот – даже фамилию выяснил. Профи!

– Ещё что узнал?

– Консул с Петровым туда поехали, – сказал Машков. – Это пока всё.

– Ладно, свободен.

Машков испарился.

Бурлак, постояв секунду в нерешительности, вышел вслед за ним и поднялся в рубку радиоконтроля.

Лейтенант Финогентов, сидевший в этот день на радиоконтроле, нисколько не удивился, когда грузная фигура Бурлака ввалилась в его каморку. Похоже, он Батю ждал. Не говоря ни слова, он протянул ему наушник.

– Где? – спросил Бурлак.

Финогентов шлёпнул ладонью по распластанной на стене карте маньянской столицы в районе Панчо Вилья.

Бурлак прижал наушник к уху и стал слушать полицейские переговоры. На его квадратной физиономии отобразился интерес. Пальцем он показал лейтенанту на блокнот с карандашом. Взяв блокнот в руку, он вдруг услышал нечто такое, отчего карандаш в пальцах его сломался, а блокнот в каком-то перекошенном виде упал на бетонный пол, и листы из него разлетелись в стороны.

– И я, как всегда, последним об этом узнаю!.. – пробормотал он и нахмурился.

Перепугавшийся лейтенант Финогентов поспешил протянуть ему новый блокнот. Бурлак, не глядя, нацарапал в нём загадочные слова: “АГАТА СЪЕЛО НЕГРО ОКТЯБРЬ”. Финогентов как бы ненароком заглянул в блокнот, прочитал написанное и вздрогнул. Он парился в трюме, не видя света белого, почти год, и не всегда адекватно воспринимал то, что вокруг него происходило. Имя Агата ничего не говорило лейтенанту, но что-то было пугающее в том, что она, вернее, оно съело какого-то негра. А главное – Батя реагировал на это так, будто съеденный негр приходился ему, по меньшей мере, племянником.

Наконец, Бурлак швырнул наушник бледному лейтенанту и сказал:

– Сиди и слушай. Если они бабу споймают, быстро ко мне с докладом. Если меня на месте нет – Гришке скажи, пускай он Машкова отрядит, чтобы меня нашёл. Понял?

Лейтенант кивнул. Когда за Батей закрылась стальная дверь, он сообразил, что никакая Агата никаких негров не ела, а слова эти означают на местном наречии “Чёрное небо” [12], и это есть название маньянской террористической организации, хорошо наследившей к югу и юго-западу от Маньяна-сити, а также в соседних державах. Он неоднократно слышал это название по радио в местных новостях, потому что вот уже лет пять, как вся Южная Америка под мудрым руководством своего северного соседа с ног сбилась в поисках этой “Съелы Негры”, будь она неладна. Лейтенант четыре раза дёрнул щекой, достал языком до переносицы и стал слушать радиопереговоры, меланхолично перебирая шустрыми пальцами свои невостребуемые гениталии, время от времени поднося то один, то другой палец к носу и с наслаждением втягивая в ноздри тяжёлый запах.

Бурлак быстрым шагом вошёл в приёмную. На кожаном диванчике его дожидался сучонок. Как истинный сучонок, сучонок не помчался за ним в радиоконтроль, а развалился тут. Бурлак махнул в его сторону рукой:

– Посиди здесь, пока я не освобожусь.

Входя в свой кабинет, он с чувством глубокого удовлетворения заметил, как морда у сучонка обиженно вытянулась и змеиная улыбка на ней сменилась скорпионьей. Побесись, падла, подумал Бурлак и закрыл за собой дубовую дверь.

Как всякий, кто всю жизнь пляшет на лезвии бритвы, Бурлак очень с большим уважением относился к своим предчувствиям, числя их не по мистическому ведомству, а вовсе даже в ряду рациональных, хоть и труднообъяснимых вещей. Теперь его шестое, седьмое и восьмое чувства, объединившись, хором кричали ему, что есть во всём этом загадочном деле нечто весьма для него полезное, есть. Что неспроста гэбэшники взялись следить за латиноамериканскими террористами, известными всему цивилизованному миру Агатой и Октябрем. Какое-то зерно во всём этом, кое-что небезынтересное для военной разведки и лично для полковника Бурлака притаилось, притаилось в глубине, на самом дне, ядрёна мать, колодца. И зерно это нужно было разгрызть во что бы то ни стало.

Держава, которой Владимир Николаевич верой и правдой служил в начале своей военной карьеры, пребывала с террористами всего мира в весьма любопытных отношениях. Собственно, и терроризма-то тогда никакого не было. Национально-освободительная борьба – да, имела место на задворках цивилизации. Но терроризмом и не пахло.

И этой национально-освободительной борьбе ведомство Бурлака если не помогало, то уж точно не препятствовало. Он сам – по молодости лет – не один чемоданчик с новенькими долларами вручил ребятам, с которыми бы побоялся ехать в одном трамвае, едва взглянув на их физиономии. На банковских упаковках, конечно, не было написано, что предназначены данные конкретные баксы для закупки того или иного конкретного вида вооружений, но грош цена была бы ему как добывающему офицеру разведки, кабы он затруднился выстроить соответствующую логическую цепочку.

Когда закончилась та держава, закончилась и национально-освободительная борьба. Вот тут-то и запахло терроризмом. Новая держава, пришедшая на смену предыдущей, данный вид человеческой деятельности не одобряла. А после 11 сентября и вовсе включилась во всемирную войну против этой напасти. Военная разведка в этой войне, слава богу, пока не участвовала. Но вовсю участвовали дядьки, поэтому ничего удивительного не было в том, что название самой известной террористической группы в стране Маньяне трепали сейчас в связи с убийством российского разведчика. Удивительного – ничего, но любопытного – выше крыши.

Заперев кабинет, Бурлак включил телевизор, без дела пылившийся в углу пакгауза. Телевизор принимал двести пятьдесят восемь программ Южной, Центральной и Северной Америк, плюс ещё сто сорок две с разных спутников, в том числе ОРТ, РТР-Планету и самую тошнотворную из них – «Рашу Тудэй».

Владимир Николаевич пробежался по местным телеканалам. Информацию по убийству русского дипломата давали два из четырёх. Текст шёл на фоне мастерски исполненного в карандаше портрета подозреваемой. Сперва был только анфас, потом появился и профиль. От двадцати до тридцати лет, брюнетка, метр семьдесят ростом, черты лица правильные, особых примет нема. Бурлак, чувствуя странное волнение, внимательно вгляделся в портрет. Ни одной маньянской черты, кроме того, что брюнетка. Никаких этих широко расставленных лупоглазостей, которые полковник, при всей своей любви к стране Маньяне, тихо ненавидел. Немножко капризная нижняя губа. Наверное, грызёт ногти, когда никто не видит. Нос с лёгким уклоном в курносость. Немножко детское выражение лица. В целом, ничего телка. На край света за такими не идут, но слюну пускают. Волосы длинные, чёрные, собранные в два хвоста. Одета в джинсы и белую блузку. Как ровно половина городских женщин в стране Маньяне. Вооружена, опасна при задержании.