Олег Горяйнов - Джентльмены чужих писем не читают

Абрамыч заложил засов и включил свет. Тусклая лампочка осветила пустую пыльную прихожую.

– Тащить дальше? – спросил Вася.

– Не надо, – сказал Абрамыч и снял, наконец, с себя пиджак. – Чего его дальше тащить. А потом – назад?.. Он нам и здесь всё отличнейшим образом расскажет. Вон, и розетка имеется.

– А зачем розетка? – поинтересовался Василий. – Для магнитофона?

– Для паяльника, – ответил Абрамыч. – Приведи-ка его в чувство.

Василий похлопал кудрявого по физиономии, подул ему в ноздрю, легонько потряс за грудки. Тот застонал и открыл глаза.

– Ты кто, божий человек? – спросил Абрамыч по-испански.

Кудрявый потрясенно молчал.

– Понятно, – сказал Абрамыч. – Muchacho, как говорится, duro [38]. Василий, тащи паяльник.

– Откуда я знаю, где на твоей блат-хате паяльники живут… – сказал Василий.

– Ну да, ну да, – покивал Абрамыч и перешёл на испанский. – Слышишь ты, majadero [39]! Сейчас будем тебе паяльник вставлять в paso trasero [40]! Лучше сам колись.

Кудрявый ошалело хлопал глазами.

– Слышь, нерусский, – нежно обратился к нему Вася. – Ты караулками-то не дыбай, не дыбай [41]. Ты ответь людям об чём тебя спрашивают и канай себе на волю. А то, в натуре, неприятно тебе будет.

Кудрявый перевел взгляд на Василия, но рта не раскрыл – видать, впрямь был нерусский и по-нашему не понимал.

– Ладно, – сказал Абрамыч. – Снимай с него штаны, а я пойду паяльник поищу.

– Вот видишь, до чего ты людей доводишь, – назидательно сказал Василий, нагибаясь к нему. – Всё равно ведь расколешься, всё как на духу выложишь… Только время зря теряем, падла буду…

Оказавшись без штанов, кудрявый побледнел лицом и быстро-быстро залопотал что-то по-испански.

Василий закурил сигарету, оторвав предварительно фильтр.

– Я, братан, по-вашенски не секу, – сказал он. – Погодь, щас Абрамыч подгребёт – ему и расскажешь. Собирайся покамест с мыслями.

Увидев в руке вернувшегося Абрамыча паяльник, жертва побледнела ещё больше и опять залопотала что-то горячее и страстное.

– Чё хочет? – спросил Василий.

– Чудак какой-то, – пожал плечами Абрамыч. – Говорит, что мы с тобой его гражданские права нарушаем…

– Ты смотри, какой генрих падва выискался, – сказал Василий и пхнул под сломанные ребра кудрявого, который и без того смотрел на него, как вошь на партизана. – Права, стал-быть. А кто такой есть – не колется?

– Не колется.

– Тогда давай мне паяльник.

– На.

Василий за ногу подтащил кудрявого поближе к розетке, перевернул его задницей вверх и засунул жало паяльника ему в анус. Тот заверещал.

– Спроси его, Абрамыч, в последний раз.

– Кто ты и на кого работаешь? – спросил Абрамыч по-испански.

– Ну что? – спросил Василий. – Колется?

– Нет, – развел руками Абрамыч. – Грозится, что его ребята завтра до нас доберутся…

– Оборзели фраера, в натуре, – удивился Василий и включил паяльник в сеть.

– Спроси ещё раз, – сказал он через минуту.

Абрамыч спросил. Кудрявый перестал верещать и выдавил из себя какой-то достаточно односложный ответ. В воздухе запахло палёным мясом.

– Что и требовалось доказать, – сказал Абрамыч. – Можно выключать.

Василий выдернул вилку из розетки. Кудрявый тихо заплакал.

– И кто оказался?

– ЦРУ, – сказал Абрамыч и задумался.

– Ух ты! – восхищенно сказал Василий. – ЦРУ, ЦРУ, а как очко прижгли – сразу запел, рогомёт порченый!

– Ну, а что в ЦРУ – не люди?.. – резонно заметил Абрамыч. – Загрузи тело, а я пойду позвоню.

Они выбросили кудрявого из машины на подъезде к Сан-Педро. Штаны не стали на него надевать но и с собой не увезли – просто швырнули вслед и поехали в Акапулько.

– Раз он русский, этот свидетель, то его наверняка теперь в посольстве заперли, – объяснил Васе Абрамыч. – Да и надо папу повидать, как им слеталось.

– Поехали, поехали, – отозвался радостно-возбужденный Василий.

Ему не терпелось увидеть своего старшего брата Кольку-вертолётчика, который – месяца не прошло – выкупил его из учреждения ОР-216/11, что на севере Кировской области, и каким-то чудесным образом переместил через пять государственных границ и через океан в сказочную страну Маньяну. В этой стране Колька служил важному местному авторитету сеньору Орезе, доставляя его на вертолёте в разные концы страны по каким-то его авторитетовым делам.

Васька не был до конца уверен в том, что всё это он не видит во сне, посмолив после отбоя прикупленную по случаю у зверей забористую чернушку [42]. Он бы ничуть не удивился, открыв глаза и обнаружив себя всё в том же опостылевшем бараке третьего отряда, вместо аромата ночных гуайав втянув в ноздри сырую смердь семидесяти семи пар испревших портянок, вместо пива из холодильника потянувшись за бледной баландой в скользкой алюминиевой миске, вместо Абрамыча за рулем шикарной лайбы разглядев в сумрачном углу дальняка скорбно переминающегося в дырявом гниднике отрядного защеканца [43]Каштанку. Сон и сон. И мотать ему ещё три года с полтинником – при хорошем поведении. Ну, повыл бы слегка – уж больно сон цветаст. А там – на развод, и в цех. К обеду уже избавился бы от наваждения.

Но – чудо! – не кончался сон-то! Уж заловил приход – так заловил [44]. Фарт не иссякал, напротив: каждый новый день был шикарнее предыдущего. И вот сегодня Ваську в первый раз взяли на серьёзную работу. Видимо, Колян решил, что братишка достаточно акклиматизировался в новой среде обитания. Что ж – Василий не против такой работы. Он знает, кому теперь по гроб жизни обязан, и от долгов своих не отлынивает, не движок какой дешёвый, готов отрабатывать свободу и весь свой маньянский ништяк без принуждения, радостно и благодарно.

Колька, Колька, брат бесценный! Колька всегда был гордостью семьи, а Васька – её позором. Это пока была семья. Колька был на десять лет старше своего младшего брата-обормота. На младшего у стариков уже силенок не хватило, а старший в это время крошил со своего вертолёта афганские кишлаки, и воспитывать Ваську не мог. Так что воспитывала его колония для несовершеннолетних, а старики умерли от огорчения. Брат в середине девяностых пропал без вести где-то в Чечне, и Васька уже практически позабыл, что у него был когда-то родной брат, которого он и видел-то по выходу из младенчества всего раз: когда в девяносто пятом тот приезжал к нему на свиданку.

И вдруг…

– Ну что, вскормлённый в неволе орел молодой, – прервал его размышления Абрамыч. – Ты много пива сегодня выпил?

– Да принял слегонца, – признался Василий. – А что? Предлагаешь отлить?

– Предлагаю за руль сесть. Чапай думать будет.

– Это мы завсегда, – оживился Василий.

– В Игуале завернём в аэропорт, – сказал Абрамыч, пересаживаясь на заднее сиденье.