Чингиз Абдуллаев - Стиль подлеца

— Нужно было выбить у них эту пленку как оружие, которым они могли нам угрожать, раз и навсегда, — пояснил Дронго. — Если бы мы прокрутили нашу пленку до их показа, то потом «вражескую пленку» можно было оспорить лишь по части убийства. А я хотел раз и навсегда избавить Александра Михайловича от любых попыток шантажа, связанного с его пребыванием в этом злополучном номере. Теперь мало кто поверит, что любовные игры в отеле снимались с настоящим Александром Михайловичем. Все смотревшие убеждены, что и в постели статист, игравший свою роль. А это не менее важно, чем снять с Александра Михайловича обвинение в криминале.

— Вы великий человек, — с искренним восхищением воскликнул Любомудров, — рассчитать все до таких мелочей. Это потрясает!

Александр Михайлович закончил разговор, отложил телефон на столик и вновь шагнул к Дронго.

— Вы даже не представляете, что вы для меня сделали, — сказал он, глядя ему в глаза, — можете попросить любой гонорар. Я готов даже на проценты от нашей прибыли.

— На Востоке говорят, что мужчина может торговаться, — заметил с улыбкой Дронго, — это даже принято у многих народов, но, когда спор закончен и названа окончательная цена, настоящий мужчина не может ее менять, что бы ни случилось. Таких «торгашей» обычно презирают.

— Мне необыкновенно повезло, что я встретил в жизни такого человека, как вы, — пробормотал Александр Михайлович.

Снова раздался телефонный звонок. Любомудров взял телефон.

— Из Лондона, — произнес он с торжеством, — мистер Стюарт хочет с нами поговорить…

И все четверо дружно расхохотались. На экране телевизора ведущий все еще рассуждал о моральных качествах как необходимом условии для успешного бизнеса.

Немолодой мужчина сидел в зале для пассажиров первого класса в аэропорту Шереметьево-два. Переводчик монотонным голосом переводил ему заголовки сенсационных газетных статей, вышедших утром в Москве. Все издания сообщали о вчерашних телерепортажах, демонстрируемых по двум каналам телевидения. И почти все утверждали, что бизнесмен, обвиненный в убийстве, теперь не только абсолютно оправдан в глазах общественного мнения, но и наверняка должен выиграть аукцион, который начался сегодня утром. Западные инвесторы уже выразили понимание и поддержку компании бизнесмена, против которого применяли недозволенные методы шантажа. Все газеты наперебой писали о «другой стороне», способной к столь наглому подлогу. Почти ни у кого не возникало сомнений, что заказное и эффектно разыгранное убийство имело целью надолго, если не навсегда, скомпрометировать бизнесмена и его компанию.

Хеккет раздраженно перебил переводчика:

— Хватит, я уже понял, что вся российская пресса твердит одно и то же. Словно сговорились…

— Вчера вся Россия смотрела оба репортажа, — пояснил переводчик, — никто не ждал двух сенсаций сразу.

«Да, — с горечью подумал Хеккет, — я такого не мог предположить. Как можно было так глупо ошибиться с этим солнцем! Такая вроде бы незначительная деталь, а испортила столь изощренно задуманную операцию. Кто мог вспомнить, что на западной стороне солнце бывает только после полудня!»

— Мистер Хеккет, — услышал он голос переводчика, — вам принесли бандероль.

— Какую еще бандероль? — оторвался он от своих мыслей. — При чем тут это?

Незнакомый молодой человек протягивал Хеккету толстый конверт, на котором четко был указан номер рейса Хеккета в Париж. Он взял посылку, тронул пальцем конверт.

— Может, там бомба? — испугался переводчик.

— Верните посыльного, пусть сам вскроет конверт, — попросил Хеккет переводчика, — и в другом помещении.

Переводчик вскочил, но Хеккет рукой усадил его на место. Конверт не был запечатан. Он увидел кассету и небольшое письмо. Хеккет достал письмо.

«Дорогой мистер Хеккет, я остался вам должен за двух девушек в „Ритце“. Должен сказать, ваш подарок был как нельзя кстати. Высылаю вам ответный дар. Эта пленка подготовлена при моем участии. Именно она разъяснила миллионам телезрителей, когда солнце появляется в окнах западной стороны. Надеюсь, вам подарок придется по вкусу. У каждого свой фирменный стиль. Мой стиль — всегда оставлять за собой последнее слово. Надеюсь, мы встретимся в третий раз. Не забывайте, что мы договорились вместе поужинать. Неизменно ваш, Дронго».

Хеккет растерянно взглянул на кассету. Потом снова — на письмо, которое держал в руках, и горько усмехнулся. Первый раз в жизни он проиграл. Проиграл более сильному сопернику. И на память об этом уникальном проигрыше ему оставили кассету — подарок более сильного профессионала.

— Пора идти на посадку, — сообщил служащий авиакомпании.

— Пора, — согласился Хеккет, — выбросьте эту кассету в мусорное ведро. Мне она больше никогда не понадобится.