Крыжановский Жемер - Тибетский лабиринт

- Герман, да вы меня совершенно не слушаете, - Ева возмущенно отняла руку и отвернулась. К счастью, долго служить объектом неудовольствия красавицы Крыжановскому не пришлось - рикша скоренько доставил их к дому, над дверью которого красовался красный флаг со свастикой.

Позже, при помощи несметного количества извинений и обещаний стать более внимательным, Герману удалось вернуть себе расположение фройляйн. К этому времени как раз возвратились Шеффер с Унгефухом.

- Как я понимаю, господа, вам так и не удалось повидаться с мистером Голдом? - высокомерно осведомился профессор.

- Почему не удалось? - глупо спросил Унгефух.

- А что, неужели он явился на встречу? - разозлился профессор.

Оберштурмфюрер и гауптшарфюрер переглянулись.

- Помилуй, Герман, похоже, у тебя солнечный удар, - обеспокоено сказал начальник экспедиции.

- Нет никакого мистера Голда. - добавил Унгефух.

- Как нет, а кого же тогда…

Но Шеффер перебил его.

- Мы так называем анонимную ячейку в банке Британской Корпорации, доступную тому, кто знает кодовое число.

30 апреля 1939 года.

Железнодорожная станция Силигури на границе Бенгалии и Сиккима.

Наконец- то позади тягостный путь к Силигури -южному форпосту Гималаев. Под конец даже пыхтение старенького грузовичка «Фрамо», переделанного для перевозки пассажиров, сделалось веселее. Всю дорогу пришлось молчать: тряска и громыхание запихивали слова назад в глотку, а в деревянное днище колотился гравий, словно демон дороги напоминал о недополученной жертве. И верно, европейцы не умилостивили ни собственных, ни чужих покровителей путешественников. Разве что господин Каранихи совершил странные манипуляции со своим сундучком, представляющим нечто вроде дорожных алтарей кротких пасторов с Дикого Запада.

Приехали! Вывалившийся из кабины Шеффер оказался немедленно взят в кольцо толпой носильщиков-шудр, каковые принялись наперебой предлагать помощь в погрузке имущества, да так рьяно, что с места не сдвинешься. Однако идущий следом за начальником экспедиции Унгефух без труда расчистил путь. Понукаемые его окриками, потные меднокожие индусы в считанные мгновения приобрели почти немецкое послушание: большая часть убралась с глаз, а оставшиеся, подхватив из кузова грузовика тюки и ящики, вереницей потянулись к замершему на путях составу, а над их головами, словно бичом, щелкало неестественно тонкоголосое:

- Link, link!

Вслед за имуществом, кузов покинули остальные члены экспедиции: вначале люди Унгефуха - Эдмонд, Фриц, Карл и Вилли, затем Беггер-антрополог и Краузе-кинооператор. С первыми четырьмя Герман едва успел познакомиться и вряд ли мог четко распознать, кто из них кто, зато с двумя последними очень даже обстоятельно побеседовал вчера за обедом в дипмиссии. Эрнст Краузе - типичный сын бюргера: рыхлое короткое тело и маленькая голова с лысиной, почти постоянно скрытой под несуразным пробковым шлемом с намалеванными на нем рунами СС, невыразительное лицо, глаза сидят глубоко, а когда Краузе смеется, они почти закрываются. При всем этом оператор весьма резво бегает и вряд ли станет в пути обузой. И он - веселый.

Что касается Бруно Беггера, то тут четкого отношения у Германа не сложилось. Белобрысый, лицо неприятное, да еще недельная щетина, совсем не красящая его, особенно в сравнении с аккуратными усиками и бородкой Краузе. Ростом Беггер почти с Германа, но худосочен и слабосилен. Кажется, вынослив, в меру глуп, насколько может быть глупым ученый. И он - зануда.

Герман осторожно пошевелился - жаль будить Еву, что доверчиво прикорнула на его плече, но делать нечего - поезд ждать не станет. На мгновение решимость отступает - девушка столь беззащитно прекрасна, что хочется остановить движение солнца по небу только ради того, чтобы дать ей еще пару мгновений сна. Рядом с ней любой мужчина, будь он хоть дикарь, хоть доктор наук, невольно ощутит себя рыцарем-защитником. Вдруг Ева вздрагивает - легко, коротко, словно гибкая веточка от дуновения ветерка. Молясь Господу, чтоб прекрасная ассистентка не проснулась, ученый тихонько целует ее в лоб, после чего осторожно будит и помогает выбраться из кузова.

Только на твердой земле Герман позволил себе с кряком потянуться.

- Благословенно нынешнее утро, весна пришла к порогу Гималаев! - крикнул он радостно и направился к Шефферу, что разговаривал с Унгефухом у самого локомотива.

- Как чувствует себя фройляйн Шмаймюллер? - процедил Унгефух.

Герман невольно вздрогнул - раздражающий голос полоснул по нервам. Да и взгляд эсесовца слишком сильно напомнил пронзительные ледяные глаза его патрона - доктора Гильшера.

- Вполне хорошо, гауптшарфюрер, - вернув самообладание, сказал Герман. - Фройляйн спала.

Унгефух кивнул и отвернулся, будто и не было злой заинтересованности, и взгляда не было. Раньше Крыжановский совершенно не обращал внимания на подобные вещи - мало ли кто как на тебя смотрит, и кто как относится. Нынче все иначе - английские ли «друзья» постарались, советский ли культ бдительности, или немецкие призывы к осторожности, а вернее всего - все перечисленное в комплексе, но Герман теперь стал другим человеком. Он постоянно ловил себя на мысли, что все больше и больше уподобляется злосчастному Марку Линакеру - каждый шаг, каждое слово окружающих встречает с подозрением, обращает внимание на такие мелочи, которых ранее в упор не замечал и испытывает неосознанное желание за всеми следить. А еще, ко всему прочему, появилась «милая» привычка постоянно держать руки в карманах, так, чтобы правой ладонью ощущать костяную ручку опасной бритвы, а левой - рифленую рукоятку «парабеллума». Все ли разведчики испытывают подобное или это только игры его чувственной натуры - Герман не знал, зато не вызывало сомнений, что означенные игры, черт возьми, заставляют кровь быстрее бежать по жилам, да и новым человеком он нравился себе куда больше, чем прежним.

Профессор-разведчик оглянулся на красавицу-ассистентку и расплылся в улыбке, совершенно не подозревая, что улыбка эта очень не понравилась наблюдавшему за ним Эрнсту Шефферу, каковой счел ее оскалом вожака обезьяньей стаи. Кому-кому, а ученому-натуралисту доподлинно известно, что вожак в стае может быть только один.

Поезд дал гудок, торопя с посадкой. Сразу за локомотивом - три вагона, под крышу забитые индусами низших каст, вроде тех, что затаскивали на платформу оборудование. Сама платформа в конце состава, а между ней и общими вагонами зажат вполне пристойного вида купейник. К нему-то и направилась экспедиция. Отдельных купе хватило всем - без европейцев вагон шел бы порожним.