Жерар Вилье - Кабул на военном положении

– А-а-а!

Сам того не замечая, он вновь начал кричать. Вновь электричество пронизывало его тело, превращая его в дергающуюся, как на ниточках, куклу. Он не был бы в состоянии сказать, сколько времени это длилось. Перед его глазами вспыхивали ослепительные сполохи.

А потом провал.

Чувствуя свой мозг опустошенным, он просто слышал вопросы, не понимая их, цепляясь только за одну мысль: они утомятся наконец. Если он ни в чем не признается, они отправят его в Пул-э-Шарки, там он сможет спать и не страдать больше. Вдруг его нога начала судорожно колотиться о металлический пол, пронзительная боль все выше взбиралась по ноге, точно ее отпиливали. Он даже не заметил, как ему прикрепили электрод к большому пальцу ноги. Сотрясаясь от электрических разрядов, он кричал, широко открыв рот, чувствуя, что тело разрывается на части...

Понемногу Малко утрачивал представление о времени. Мгновения отдыха чередовались с нестерпимой мукой.

Он почувствовал, что ему расстегивают брюки, спускают трусы. Раздался голос полковника Тафика:

– Ты начинаешь надоедать мне. Сейчас ты узнаешь, что такое настоящая боль...

Малко почувствовал, что электрод прикрепляют к его члену. Он знал, что от такой боли можно сойти с ума. Во рту у него пересохло, кровь молотом стучала в голове, по телу бежали струйки пота. Полковник Тафик закурил сигарету и выпустил дым ему прямо в лицо.

– Даю тебе несколько минут на размышление. Для тебя же будет лучше, если ты станешь вести себя умнее. Твои хозяева из ЦРУ не придут спасать тебя.

Он вышел из комнаты. Стальная дверь захлопнулась со зловещим лязгом, болезненно поразившим слух Малко.

Наталья лежала во весь рост на железном, испятнанном кровью, столе посреди одного из допросных помещений комплекса Садарат.

Немного поодаль находился труп с посинелым лицом, прикрытый одеялом. Его нарочно оставили здесь для устрашения молодой женщины. Каждый день от пыток умирали люди. Этого удавили его собственной чалмой за то, что он отказался указать тайник с оружием. В помещение вошел недовольный полковник Тафик. Он был раздосадован бесплодностью трехчасового допроса Малко. Но он у него непременно заговорит!

В течение ночи Наталья подверглась многочисленным надругательствам, в том числе, как водится, и половому насилию, не проронив ни слова. Полковник Тафик долго разглядывал ее тело, восхищаясь тугими мышцами, плоским животом. Ее груди обладали такой твердостью, что стояли торчком, даже когда Наталья лежала. При иных обстоятельствах афганский офицер попользовался бы сладеньким. Но увы, ему нужно было прежде выудить у нее признания. А уж потом, перед ее отправкой в Пул-э-Шарки, после того, как она подпишет свои показания, он, может быть, и полакомится ею, если, разумеется, она будет еще в приличном состоянии...

– Ну, будешь говорить? – мягко спросил он.

– Я ничего не знаю.

Она произнесла эти слова ровным голосом, без всякого возмущения. Профессионалка высокого класса, понапрасну не тратящая силы. Тафик понимал, что перед ним человек, которого усиленно готовили к подобным испытаниям, но именно это и подхлестывало его.

У него было сильное желание сломить ее сопротивление а, кроме того, его не покидало сознание, что он имеет дело с женщиной. Томясь вожделением, он глядел на ее тело. Он не упустил бы случая... Но он находился при исполнении задания, и если за эту шпионку его произведут в генералы, можно и потерпеть.

Он обернулся к одному из своих помощников:

– Принеси ложку.

Звучало вполне обыденно. Но в черных глазах офицера сверкнул пугающий огонек. Этой штуке его обучил сам президент Наджибулла еще в ту пору, когда его звали доктором Наджибом, кстати, вполне заслуженно. Возглавив ХАД, он создал отдел "научного" допроса, благодаря своим медицинским познаниям. Ведь чтобы одолеть строптивых моджахедов, на них надо было нагнать страху.

Хадовец вернулся с маленькой металлической ложечкой, края которой были обточены наждачным кругом до остроты бритвы. Тафик крепко взял ложку в руку и склонился над Натальей, как врач над пациентом.

– Ты знаешь, что я сейчас сделаю?

Лишь едва заметно дрогнул подбородок Натальи. Тафик раздраженно продолжал:

– Вот этой ложкой я выну тебе глаз. Тебе будет очень больно, а главное, потом его уже не вставить. Если будешь молчать и дальше, я тебе выковыряю второй, и ты совсем ослепнешь. Начнешь говорить – останешься жить. А протезы теперь делают отличные.

Наталья не издала ни единого звука, но он почувствовал, как напряглись все мышцы ее тела. Значит, она не усомнилась в его словах. На какой-то миг в ее серых глазах мелькнул ужас, и она даже не закрыла их.

Твердым движением полковник Тафик воткнул ложечку торчком точно под левым глазом, как показывал ему доктор Наджибулла. Женщина испустила такой страшный вопль, что даже у хадовских костоломов, притерпевшихся к страданиям своих жертв, мурашки побежали по коже. Один из ремней, стягивающих ее правую руку, лопнул, и эта рука с такой силой обрушилась на полковника, что у него перехватило дыхание... Полковник отскочил, оставив ложку торчать там, где ее воткнул. Из-под глаза лилась кровь. Свирепо кривясь, полковник вернулся к ней, схватил черенок ложки, повернул ее против часовой стрелки, перерезав зрительный нерв, и нажал вбок.

Глаз выскочил из глазной впадины и, разбрызгивая кровь, упал в нескольких сантиметрах от ног палача, который живо отскочил.

Наталья пронзительно и непрерывно кричала, перекатывая голову с боку на бок и брызжа во все стороны кровью. Тафик брезгливо отошел подальше.

– Оботрите ее и перевяжите! – приказал он.

Как бы там ни было, кожа его лица приобрела зеленоватый оттенок. Он удалился в небольшой смежный кабинет, схватил бутылку водки и надолго припал к горлышку. Ему сразу стало легче, и он отупело повалился на стул. Жуткие вопли не прекращались за стеной. Полковник злорадно ухмыльнулся, вспомнив о том, что недавно "Международная амнистия" прислала президенту Наджибулле благодарственную телеграмму за то, что он освободил нескольких изувеченных палачами политических заключенных.

Изуродованную глазницу Натальи перевязали. Ее лицо по-прежнему искажала боль. Приблизившись к ней со стороны целого глаза, полковник Тафик заговорил:

– Мне крайне прискорбно. Знаю, боль ужасная, но ведь мы – воюющие стороны, не правда ли? И я вынужден продолжить допрос. Вы намерены говорить? Ибо в противном случае...

Он вертел в руках ложечку. К его безмерному удивлению, женщина, которую он только что подверг пытке, повернулась к нему и устремила на него взгляд, где не было и намека на ненависть.

– Да!

Это было для него такой неожиданностью, что он подумал, что просто ослышался, но женщина продолжала: