Александр Авдеенко - Дунайские ночи

Смолярчук уважал и любил Громаду. Встреча с Кузьмой Петровичем всегда бывала для него праздником и большим испытанием. Разговаривая с ним, он с необычайной ясностью вдруг видел, чувствовал и понимал себя: в чем силен, в чем слаб.

Громада прибыл в Ангору вечером. На этот раз он не оправдал ожиданий Смолярчука. Не отправился, как обычно, на границу. Не изучал никаких документов. Не был ни на кухне, ни в казарме. Выслушал рапорт начальника заставы, поздоровался, спросил:

— Где он, «командировочный»?

Смолярчук приказал привести задержанного.

Громада долго разговаривал с Качалаем. Часа через два отослал его и, взглянув на Смолярчука, сказал:

— Ну, товарищ старший лейтенант, давайте обсудим создавшееся положение. Сигнал нашего общего с вами друга Дуная Ивановича, как видите, подтверждается и этим… Качалаем. Он небольшой винтик, пешка, однако и ему уже известно, что здесь, в Ангоре, затевается какая-то крупная игра.

Смолярчук тяжко вздохнул, покачал головой, но сдержался, промолчал.

— В чем дело, старший лейтенант? Почему такой вздох?

— Вздохнешь!.. Где, когда, как, почему я ошибся, что не доделал, не досмотрел?

— Не понимаю.

— Я говорю о своей заставе. Не зря враг нацелился на наш участок границы. Есть здесь, как видно, благоприятные условия для атаки.

— Вы полагаете, что есть? — пристрастно спросил Громада.

— Не я полагаю, товарищ генерал, а он… нарушитель.

— Вы что же, с его точки зрения изучали ангорскую заставу? Думали за него?

— Обязан думать и за него, товарищ генерал.

— Ну и что? Нашли уязвимые места?

— Нашел!.. Во-первых, здесь больше года тихо, никаких чрезвычайных происшествий. Люди привыкли к тишине. Привыкли и создали благоприятные условия нарушителю.

— Клевещете на себя, старший лейтенант.

— Не я, товарищ генерал, клевещу, а он, наш противник. Ему кажется, что мы закисли в тишине, плохо соображаем, плохо слышим, ничего не предчувствуем, не предвидим.

— И вы хотите доказать, что он ошибся, да? — с насмешливо-лукавым упреком спросил Громада. — Вы, разумеется, уже составили план особых мероприятий, собираетесь держать под током высокого напряжения и себя и все подразделение?

— Да, товарищ генерал, — растерянно ответил Смолярчук. Он понял, что сделал не то, что надо, но не знал еще, в чем же именно промахнулся.

— Поторопились, старший лейтенант! Рано. Зря хотите наставить своего противника на путь истинный. Пусть и дальше блуждает в потемках, убаюкивает себя убеждением, что здесь, на Дунае, пограничники закисли в тишине, не ждут чрезвычайных происшествий.

Смолярчук опустил голову. На смуглом его лице выступили пятна лихорадочного, нервного румянца. Давно не юноша, скоро тридцать ему, а до сих пор краснеет.

Громада поднялся, подошел к столу, огромной своей ладонью накрыл развернутый лист бумаги, исписанный красивым почерком Смолярчука.

— Отменить! Все это было бы хорошо в другое время, а сейчас… Все остается по-прежнему. Мы не должны вспугнуть молодчиков из «Отдела тайных операций». Пусть приходят. Милости просим, как говорится, добро пожаловать! Встретим не пулями, не ракетными всполохами, а тишиной. Короче говоря, предстоит операция «Тишина»! По нашему плану. На позициях, подготовленных нами. До конца операции я буду в штабе отряда. А на заключительном этапе операции, когда она перестанет быть тихой и превратится, возможно, в шумную, переберусь сюда. У меня пока все, товарищ старший лейтенант. Уезжаю! Вопросы есть?

— Есть. Что прикажете делать с Качалаем?

— Держите его в изоляции до возвращения полковника Шатрова из Одессы. Теперь слово за чекистами.

В самое короткое время Шатров и Гойда установили, что Петр Михайлович Кашуба вполне реальная фигура. Родился и вырос на одном из островов, в гирле Дуная. В юности рыбачил. Был матросом, браконьером, садовником, контрабандистом, шинкарствовал. Много пил. Женился поздно. Дома бывал редко. Больше бродяжил по Дунаю. Несколько лет пропадал где-то в южной Румынии: говорят, работал на виноградных плантациях короля Михая-отца. Вернулся на Дунай перед самой войной, пожил немного в Ангоре и нанялся в монастырь виноградарем. Пользовался особым покровительством игуменьи Филадельфии. Пить не бросил, но пил втихую, в своем монастырском чулане.

В городе на Степной улице живет его отставная жена Марфа Кашуба. Утверждают, что она ненавидит мужа, пренебрегшего ею.

Уехал в Закарпатье якобы ненадолго. Наведет порядок в запущенных виноградниках монастыря над Каменицей и вернется на Дунай.

Говорят, уехал с рекомендательным письмом игуменьи Филадельфии.

Кто подменил Кашубу? Добровольно он согласился на это? Или же убит, чтобы «Говерло» воспользовался подлинным именем?

На все эти вопросы Шатров и Гойда пока не получили ответа. Им не удалось узнать, где бывал Кашуба в последние дни перед отъездом, с кем встречался.

Многое могли бы они выяснить в монастыре, но Шатров не счел возможным еще раз прибегать к услугам монахинь. Розыски пропавшего виноградаря должны быть тайными…

На легкой одновесельной лодке Гойда подплыл к дому № 5, стоящему на берегу окраинной протоки, на Степной улице. Бросив суденышко у домашнего причала, он поднялся по старой догнивающей лестнице на крутой откос и очутился перед невысоким ивовым плетнем.

— Эй, люди добрые, отзовитесь! — закричал он.

На крылечко свежепобеленной мазанки вышла высокая, располневшая хозяйка, Марфа Кашуба. Руки у нее темные, натруженные, но лицо, сбереженное временем, почти без морщин, чистое, смуглое. Брови широкие, густые, а под ними — не замутненные долгой жизнью, свежей синевы глаза. Снизка старинных, червонного камня бус обхватывает не дряблую, крепко посаженную шею.

— Кто тут? Что надо? — сердито окликнула Марфа.

— Из Одессы я, бабуся. Поручено мне проведать вас и передать посылку.

— Какая такая посылка? Ошибся адресом. Поворачивай, плыви дальше!

— Не ошибся. Попал в точку. Степная улица, дом № 5?

— Верно. Фамилия какая тебе нужна?

— Сейчас скажу… Разрешите войти?

— Входи, чего уж.

Гойда откинул ивовую, на веревочных петлях калитку, вошел во двор, снял фуражку.

— Добрый день! Проездом я, из Одессы. Петр Михайлович Кашуба дома? Письмо ему и деньги передали. Шестьсот целковых!

— Смотри-ка! Откуда ему такой бешеный косяк привалил? От Господа Бога или от самого нечистого?

Гойда засмеялся.

— В аду и раю денег нет, бабуся. Там без них обходятся. — Он достал из кармана письмо, протянул его Марфе. — Вот, читайте, будь ласка. Тут сказано, от кого деньги и за что.

Марфа скрестила на груди руки, презрительно поджала губы.

— Мы грамоте не обучены. Ни к чему это нам. Читай сам!