Сергей Донской - Если завтра не наступит

– Ну ты, ну ты!..

– Мразь!

Руки, сжимающие древко кирки, приподнялись чуть выше. Неотступно следуя за отступающим Гванидзе, Вероника вела себя как настоящая фурия, остановить которую могла только смерть.

– Не смей!

Растерянных ноток в возгласе Гванидзе прозвучало больше, чем властных. Не проронив ни слова, Вероника метнула в него свое грозное оружие и ринулась вперед. Кирка впечаталась в грудную клетку Гванидзе, опрокинув его навзничь. Выскользнувший из разжавшихся пальцев скальпель еще прыгал по полу, звякая и кувыркаясь, когда Вероника взвилась в отчаянном прыжке, поджав ноги, чтобы до них не дотянулся упавший противник.

Крик, изданный ею в момент приземления, ничуть не походил на победный. Приподнявшийся на локтях Гванидзе обернулся, выкатив зрячий глаз. Хриплое клокотание, вырвавшееся из его груди, мало походило на смех, и все же это был именно смех, преисполненный злорадства. Босая Вероника нелепо раскорячилась посреди множества осколков, поблескивающих на каменном полу. Ковыляя, она попыталась пересечь «минное поле», но тут же остановилась, шипя от боли. Стеклянные занозы, впившиеся в ступни, не позволили сделать ей ни шагу.

– Допрыгалась? – спросил Гванидзе, вставая.

Оглянувшаяся Вероника уцепилась за стойку стеллажа, что позволило ей кое-как преодолеть еще полтора метра. Кровавые следы, оставляемые ею, становились все ярче, все жирнее. Подобрав скальпель, Гванидзе без труда настиг беглянку, схватил ее за волосы и ударил об стеллаж так, что с полок посыпалась всякая мелочь.

– Допрыгалась, – с наслаждением констатировал он.

Полуоглушенная жертва вяло трепыхалась, беззвучно шевеля губами. Ноздри Гванидзе раздулись, шрам на переносице порозовел.

– Хотела прикончить меня, а? – спросил он, таская Веронику за волосы.

– Нет, – попискивала она. – Нет, нет!

– Значит, мне померещилось?

Ударяя Веронику об дощатый каркас, Гванидзе повторил свой вопрос трижды, но так и не дождался ответа. Возиться с ней надоело. Не возникало даже желания попользоваться ею напоследок. Покорность Вероники охладила пыл Гванидзе. Дожидаясь своей участи, она лишь держалась за деревянную стойку и молчала, опустив голову. Под ней образовалась лужа крови, но она ни разу не переступила с ноги на ногу, опасаясь вызвать новую вспышку гнева Гванидзе.

Щипнув Веронику за ягодицу, он распорядился:

– Можешь повернуться.

Она заторможенно повиновалась. Ее глаза неотрывно следили за скальпелем в руке Гванидзе. Возникло желание проткнуть ее мелко подрагивающий живот, но его удалось подавить. Что касается наготы Вероники, то она больше не возбуждала Гванидзе.

– Худая какая стала, – укоризненно заметил он. – Кожа да кости. Вот что значит пить и не закусывать.

– Я больше не буду, – заверила его Вероника.

– Кто бы сомневался! – развеселился Гванидзе. – Конечно, не будешь.

Его смех напоминал многократно усиленное карканье вороны. Порезы на лбу, носу и щеках подсыхали, делаясь все темнее и заметнее. Мелкие осколки, запутавшиеся в густой бороде, блестели, как жемчужины, однако Вероника старалась на них не смотреть.

– Можно я перебинтую ноги? – робко спросила она.

– Зачем? Бегать тебе больше не придется.

– Мне больно.

– Ерунда, – авторитетно заявил Гванидзе. – Сущие пустяки в сравнении с тем, что тебе предстоит.

Вероника была готова упасть на колени, но там, где она стояла, еще хватало битого стекла.

– Я сделаю все, что ты хочешь, – пролепетала она.

– А я сейчас ничего не хочу, женщина. Мне от тебя ничего не надо.

– Нодар, – зашлась в рыданиях Вероника. – Нода-ар!

– Цыц, – прикрикнул Гванидзе.

Его пальцы беспрестанно вращали скальпель, заставляя его выписывать замысловатые фигуры. Стальная полоска матово серебрилась, примагничивая остановившийся взгляд Вероники. Она не поверила своим ушам, когда услышала:

– Может, подарить тебе жизнь?

– Что? Да! Подарить, конечно подарить! Я… я…

– Ладно, считай, один день у тебя есть, – осклабился Гванидзе. – Знай мою доброту.

– День?

– Ну да. Тебе мало?

Вероника прикусила язык. Это был не тот случай, чтобы торговаться. Скальпель продолжал крутиться в сильных волосатых пальцах мужчины, являвшегося хозяином положения. Жестоким и безжалостным хозяином, за спиной которого можно было при желании разглядеть парикмахерские манекены с лицами из человеческой кожи. Такого желания у Вероники не возникало, а вот жить ей хотелось до слез.

– Сейчас я уеду по делам, – продолжал Гванидзе, приподняв пальцем подбородок Вероники. – Мне должны подкинуть партию дешевого оружия, – пояснил он таким доверительным тоном, словно беседовал с женой или верной подругой. – Вернусь вечером или ночью. Поскучаешь тут без меня одна.

– Да, – кивнула Вероника, ничем не выдавая безумную надежду, зародившуюся в ее груди.

– А потом подъедут мои братья, – сказал Гванидзе. – Они явятся за оружием и ненадолго задержатся в моем доме. Понятно?

– Братья, понимаю. У тебя их много?

– Тысячи. Десятки тысяч.

– Как это? – опешила Вероника.

– Я говорю о верных воинах Аллаха, – напыщенно произнес Гванидзе. – О сынах Ичкерии, жертвующих всем ради свободы. О тех, кто вынужден скрываться в горах, отказываясь от радостей жизни. Некоторые из них не видят женщин месяцами, годами…

До Вероники начало постепенно доходить, о чем толкует Гванидзе, но она промолчала, шумно сглотнув слюну. Острый кончик скальпеля пощекотал ее пупок, а потом скользнул ниже, не позволяя ни на миг забыть о своем существовании.

– Так что? – спросил Гванидзе. – Готова ли ты немножко развлечь моих гостей? Это и будет платой за подаренную тебе жизнь.

– Тысячи братьев, – вырвалось у криво усмехнувшейся Вероники. – Боюсь, я и десяток не сумею ублажить. Сдохну.

– Гостей будет всего лишь трое, – успокоил ее Гванидзе. – Но в том, что ты сдохнешь, даже не сомневайся. Один чеченец способен задрать до смерти любую русскую бабу.

«Особенно когда он вооружен, а русская баба истекает кровью», – мысленно уточнила Вероника.

– Я могу отказаться? – спросила она, дивясь собственной отваге, граничащей с безумием.

– Можешь, – кивнул Гванидзе. – Если хочешь.

Успевший нагреться скальпель коснулся волосяного покрова между ослабшими ногами Вероники. Ей вдруг припомнился хит давнишней ее соперницы Машки Распутиной, певшей о неком волнующем разрезе. Там шла речь якобы о юбке, но все прекрасно понимали, что имела в виду певица на самом деле. Вероника тоже понимала. Теперь гораздо отчетливее, чем тогда.

Подавляя нервный смешок, она протолкнула сквозь гортань новую порцию слюны и качнула головой:

– Не хочу.

– Я так и знал, что ты не упустишь такой возможности повеселиться, – насмешливо произнес Гванидзе. – Что ж, не самую плохую смерть ты себе выбрала. Может быть, мы тебя даже напоим, чтобы не печалилась. Но это потом, а сейчас… – Он нахмурился, посмотрел на предметы, рассыпавшиеся по проходу, и приказал: – Принеси-ка изоляцию.