Сергей Донской - На секретной службе

Ввиду такой неразберихи многие приучались обходиться без вечернего купания, укладываясь спать с наступлением сумерек. Деторождаемость в городе от этого не повысилась. Недостаточно чистые и разобиженные на городские власти одесситы совокуплялись реже, чем того хотелось бы демографам. Даже проводя в постели чуть ли не треть суток.

Кто сказал, что темнота – друг молодежи? Какой-нибудь старый пень, который уж и позабыл, с какой стороны у него расстегиваются штаны. Секс без света – все равно что танцы без музыки. В принципе, получается то же самое, да только настоящего куража нет. Растрачивание сил и энергии впустую.

Тьфу! Макс, вспомнивший вчерашнее свидание, не удержался от плевка. На столе тускло мерцает свечной огарок, красотка Неля неграциозно раскорячилась над эмалированным тазом, громко журчит то ли вода из ковшика, то ли что-то другое. А за тонкой перегородкой раздается пьяный храп Нелиного папаши, просыпающегося лишь для того, чтобы опохмелиться, и засыпающего только тогда, когда пить больше нечего. Еще та романтика! И ради столь сомнительного удовольствия стоило обхаживать Нелю чуть ли не полторы недели? Водить ее по кабакам, дарить цветы и шедевры одесской парфюмерии с заграничными названиями? Деньги, выброшенные на ветер, – вот как это называется по-русски. Money for nothing, выражаясь более современным языком.

Раздраженно захлопнув дверцу своего видавшего виды «Форда-мустанга», Макс пересек улицу и приблизился к веренице уличных торговцев, расположившихся в закутке между ларьками и чугунной оградой рынка. Тут торговали всякой живностью: квелыми рыбками в банках, волнистыми попугайчиками, блохастыми щенками, морскими свинками, белыми крысами. Весь этот зоопарк пищал, чирикал, поскуливал. Но еще громче гомонили продавцы, стремящиеся навязать Максу свой сомнительный товар.

Перед его глазами возникла пара поднятых за шкирки котят, серый и черный. Он подергал их за усы, подул в мордочки. Сонные крохи реагировали вяло, и Макс насупился. Он не был уверен, что это подходящий выбор.

– По полтинничку каждый, – заискивающе сказала хозяйка, толстая баба с отекшим лицом и тумбообразными ногами. – Вы только поглядите, какая прелесть!

Такие перезрелые толстухи в Одессе встречались на каждом шагу, хотя хорошеньких женщин тоже хватало, даже близ пропахшего рыбой Привоза. В этом южном городе, как в Греции, имелось все. Кроме горячей воды и свободной наличности, как мысленно отметил Макс, прежде чем язвительно осведомиться:

– Не много ли просите за своих кабанчиков?

– Какие кабанчики, – обиделась баба, – я продаю котят, чем вы только слушаете!

– Я слушаю правильно, я слушаю цену, которую вы мне назвали. Котята не могут столько стоить.

– Это же чистопородные персы!

– Да хоть французы.

– Ладно, червонец сбрасываю. Устраивает?

Нет, подумал Макс, не устраивает. Котята еще слепые совсем, слабенькие, толку от них немного.

Он ткнул пальцем в корзинку, стоящую на асфальте:

– А там кто? Надеюсь, не телята?

– Цуцики, – с гордостью поведала сухопарая тетка, которой принадлежала корзина. – Вы кобельками интересуетесь или, прошу прощения, сучками?

– Сучки по Дерибасовской гуляют, – угрюмо заметил ее сосед справа, жилистый мужик с глазами недоопохмелившегося алкоголика. – Рупь – штучка, десять – кучка. Пользуйся – не хочу. Хоть с проглотом, хоть с тройным поворотом.

– Уй, какой специалист выискался! – фыркнула тетка. Это было произнесено именно тем тоном, каким должны разговаривать жены недоопохмелившихся алкоголиков. Жены, твердо знающие, что рано или поздно их мужья свою норму выполнят и перевыполнят. Носящие свои синяки, как боевые награды. Вроде бы смирившиеся со своей долей, но тем не менее опасные, как тот крысиный яд, который у них всегда наготове.

– Не вмешивайся в чужой разговор, Венерка, – строго предупредил муж.

– А ты, Яшка, не суй свой нос, куда тебя не просят, – парировала жена. – Ты же суешь нос буквально куда попало! Когда я была молодой, мне это нравилось, но теперь это просто неприлично.

Мысленно пожелав словоохотливой чете помереть в один день и как можно скорее, Макс полюбовался щенячьим выводком, поднесенным к его носу. Из корзины нестерпимо воняло собачьим дерьмом и почему-то селедкой.

– Миленькие, правда? – спросила тетка, вороша щенков красной, будто ошпаренной пятерней.

Макс отодвинул корзину подальше:

– Сколько вы за них хотите?

– Это чистопородные ризеншнауцеры, – привычно соврала тетка.

– Сколько хотите? – сухо повторил Макс.

– Когда у человека есть собака, человеку живется легче, – философски заметил ее муж. – Всегда есть, кому сказать: «Закрой пасть и не гавкай».

– Сколько? – рявкнул потерявший терпение Макс.

Как и все в Одессе, он говорил исключительно по-русски, но без характерного акцента, свойственного местным жителям. Будучи потомственным хохлом, Макс ненавидел все украинское, впрочем, все русское он ненавидел тоже. Городом его мечты являлся Нью-Йорк, в котором он ни разу не был. На его загорелой груди красовался медальон в виде серебряного доллара. Расстегнутая на три пуговицы рубаха смахивала на гавайскую. Прилизанные черные волосы блестели, как у заправского голливудского сутенера, претендующего на главную роль в фильме категории «Б».

Вдоволь налюбовавшись его щегольскими косыми бачками, тетка, наконец, приняла решение.

– Триста пятьдесят гривен за обоих, – заявила она.

Проторчав у входа на рынок с раннего утра до позднего вечера, эта дура решила, что поймала удачу за хвост. Но просчиталась. Не на того напала.

Макс не собирался платить такие сумасшедшие деньги за пару поганых щенков, даже если бы к ним прилагалась самая древняя в мире родословная. Он прекрасно обходился без четвероногих друзей. Двуногих у него тоже не было. О Нью-Йорке лучше мечтать в одиночку – дешевле выходит.

– Ишь, губы раскатала, – проворчал Макс и пошел прочь.

В тот момент, когда он приготовился сесть в свой старый черный «Мустанг», опомнившаяся тетка крикнула:

– Сто за одного!

– Не смеши народ.

– За обоих!

– Да подавись ты своими ризеншницелями …

Витиевато выругавшись, Макс тронул машину с места и покатил куда глаза глядят. Он ехал осторожно, памятуя о бесшабашных одесских таксистах и вагоновожатых, повально страдающих дальтонизмом, усугубленным куриной слепотой. К тому же колеса «Форда» то и дело выскакивали на булыжные мостовые, пересекающие главную магистраль, и тогда в салоне начиналась зубодробительная болтанка. Отслужившую свое колымагу давно было пора менять на что-нибудь более приличное, но деньги еще только предстояло заработать. Вместе с видом на счастливое американское жительство.