Сергей Донской - Умри сегодня и сейчас

– Хвоей пахнет, – сказала Вера, пересекая центральную площадь. – И почему-то розами. Разве розы цветут в марте?

– Конечно, – подтвердил Бондарь. Даже выражение такое есть: «цветет, как мартовская роза».

– Как майская. Мартовскими кошки бывают.

– Женщины тоже.

Они пошли дальше, не уставая дивиться отсутствию мусора и рекламных щитов, без которых в Москве невозможно шагу ступить. Единственная попавшаяся на глаза реклама призывала поселиться в комфортабельном отеле «Tervise Paradiis» со всеми удобствами и с видом на море. Стоимость номеров была запредельная. Как и цены в бутиках, привлекших внимание Веры. Заглянув в пару магазинчиков, она вынесла оттуда убежденность в том, что все эстонцы – ярые нацисты.

– Националисты, – поправил ее Бондарь.

– Не важно. Они прикидываются, что не понимают по-русски, представляешь?

– Может, так оно и есть?

– Нет, – пылко возразила Вера. – Понимают. Еще как.

– Откуда ты знаешь? – полюбопытствовал Бондарь.

– Да сказала пару ласковых одному заморышу. Он сразу задергался и пригрозил вызвать полицию.

– Как только охмуришь Виноградского, отправимся восвояси, – пообещал Бондарь.

– Домой?

– Ну да.

– Я не хочу домой.

– Вот те на, – удивился Бондарь. – Значит, Эстония тебе все-таки нравится?

– Нет, – сказала Вера. – Эстония мне давно разонравилась. Но мне здесь хорошо, понимаешь?

– Не понимаю.

– Другого я от тебя и не ожидала. Ты ведь мужчина.

Утверждение прозвучало, скорее, грустно, чем пренебрежительно, но Бондарю было не до нюансов настроения спутницы. При виде афиши на стене городского краеведческого музея у него отвисла челюсть, а глаза непроизвольно округлились. Посетителей приглашали посетить выставку «Эстонский легион СС», а красочная картинка на афише изображала бравого гитлеровца, попирающего кованым сапогом красную гадину с вывалившимся раздвоенным языком. Бондарь не питал иллюзий насчет политического курса, избранного Таллинном, но не мог поверить, что такое откровенное восхваление фашизма возможно в наши дни. У него возникло ощущение, что он находится вовсе не в Эстонии начала двадцать первого века, а совсем в другом месте и в другое время.

Вера поначалу упиралась и громко протестовала, отказываясь дышать пылью «исторического секондхэнда», как она выразилась, но, переступив порог, притихла.

Наряженные в эсэсовскую форму манекены встретили вошедших холодными презрительными взглядами. Один из них сжимал в руке гранату, другой готовился нажать на гашетку пулемета. Между ними висел портрет фюрера с красноречивой надписью на эстонском, немецком и английском языках: «Гитлер – спаситель!» На стеллажах были представлены каски, кинжалы и автоматы, когда-то принадлежавшие битым эсэсовцам. А также их награды, предметы амуниции, знаки боевого отличия.

Сотрудники музея – что тут скажешь – расстарались вовсю! Собрав воедино многочисленные экспонаты, они постарались создать ощущение, будто фашизм был горячо и с воодушевлением воспринят всем эстонским народом. Об этом свидетельствовал, например, плакат с надписью: «22 июня 1941 года – дорога к Свободе!» Еще один плакат подобного толка гласил: «Твой муж, твой сын, твой брат сражаются ради тебя в Эстонском легионе!» Не менее красноречиво выглядела старая газета с портретом Гиммлера и его статьей, опубликованной на эстонском языке. А внушительная коллекция фотографий офицеров в гитлеровской форме сопровождалась комплектом интернациональных призывов: «Если вы узнаете на снимках кого-то из родственников или знакомых, сообщите фамилию легионера сотруднику музея».

Бондарь смерил взглядом неотступно следовавшую за ними смотрительницу, седенькую старушенцию с лиловыми волосами, и процедил:

– Тут допущена ошибка.

– Какая? – всполошилась смотрительница.

– Списки легионеров следует отсылать прямиком в Гаагский трибунал.

Старушенция понурилась:

– Ох, молодой человек, там который год подряд Милошевича судят. Не до фашистов им.

– Вы русская? – догадался смягчившийся Бондарь.

– Как видите, – развела руками смотрительница, как бы предлагая полюбоваться своим более чем затрапезным одеянием, состоявшим из чересчур узкого жакета, растянутой вязаной юбки и облезлых сапог со стоптанными каблуками.

– Почему же вы здесь работаете? – не выдержала Вера. – Сожгите всю эту гадость и уходите. Как вам не стыдно?

Старая женщина опустила взгляд:

– Почему же не стыдно, еще как стыдно, дочка. Так ведь стыдом не прокормишься. Пенсия у меня с гулькин нос, а кушать хочется.

– Значит, вы за пайку готовы продаться?

– Готова, милая, готова, – охотно подтвердила смотрительница. – Молодые нынче себе другие цены назначают, а мне, старухе, привередничать не приходится. Сыта – и ладно.

Вера вспыхнула и отвернулась, занявшись углубленным изучением листовки с лаконичным, но несколько корявым текстом: «Красноармейцы! Явитесь немедленно к немецким солдатам. Если вы не явитесь, вас расстреляют по военному закону».

«Эстонские легионеры и расстреляют», – подумала Вера, злясь не столько на легионеров, сколько на себя, полезшую с нравоучениями к несчастной, замордованной бабульке, кое-как сводящей концы с концами. Да, русская пенсионерка была вынуждена работать на эстонцев, чтобы не помереть с голоду. А как насчет недавнего прошлого самой Веры? Она ведь тоже продавалась. Пусть не эстонцам, а туркам. Пусть не за кусок хлеба, а за бастурму или шелковые чулочки. И пусть ее насильно заставили поступиться совестью. Она поступилась, никуда от этого не деться. Факт остается фактом.

Пока Вера отмалчивалась, слово взял Бондарь.

– Раз уж ваш музей взялся резать историческую правду-матку, – сухо сказал он, – то почему бы вам не устроить рядом другую экспозицию, посвященную тем эстонцам, которые воевали на противоположной стороне фронта? Существовал ведь в составе Красной армии эстонский стрелковый корпус, который первым ворвался в освобожденный Таллинн.

– Об этом не велено вспоминать, – вздохнула смотрительница.

– Кем?

– Начальством, кем же еще?

– Но у вас ведь не частная лавочка, в которой можно вытворять все, что взбредет в голову.

– Нет, это государственное учреждение, которое финансируется за счет бюджета, – бесстрастно произнесла смотрительница. – Такова нынче политическая обстановка. Выставка – это еще что! Пару лет назад в центральном парке нашего города был установлен бронзовый монумент эстонскому эсэсовцу, ветерану двадцатой дивизии СС. Национального героя отлили из бронзы, а его автомат – фашистский «шмайсер» – был нацелен на восток. На постаменте написали: «Всем эстонцам, которые погибли за родину и свободу Европы в 1940–1945 годах». – Украдкой взглянув на потемневшее лицо Бондаря, смотрительница пояснила: – Двадцатая дивизия СС была создана из эстонцев-добровольцев по приказу Адольфа Гитлера и по указанию рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Они вели бои с советскими войсками в 1944 году на Синимяэских высотах под Нарвой.