Сергей Донской - Умри сегодня и сейчас

Крыть было нечем. Бондарь помотал головой, избавляясь от слуховой галлюцинации. Кое в чем настырный внутренний голос был прав, а кое в чем ошибался. Профессор действительно умрет, невзирая на свои седины, эрудицию и приятные манеры. Но убежденность в правоте своего дела не избавит Бондаря от беспросветной тоски, накатывающей на него всякий раз, когда он чувствовал себя не человеком, а спусковым механизмом, шестеренкой в огромном механизме ФСБ, пешкой в разыгрываемой другими партии. Сознавать это было не слишком приятно.

Как и видеть обезображенную Веру.

Войдя в комнату, она обессиленно опустилась на стул, обхватила себя руками за плечи и низко опустила голову. Пряди мокрых волос, закрывающих лицо, мелко дрожали.

– Замерзла? – спросил Бондарь, злясь на себя за то, что не в состоянии придать тону хотя бы чуточку тепла. – Переодень белье, ты же вся мокрая.

– Это не самое страшное, – тихо отозвалась Вера, клацнув зубами.

– Не убивайся так. До свадьбы заживет.

– До свадьбы? С кем? – Вера подняла голову. Было непонятно, текут ли по ее лицу только капли воды или к ним примешиваются слезы, но она предпочла признаться. – Извини, но я плачу. Напрасно ты мне устроил вытрезвитель.

– Дождик пройдет, выглянет солнышко, – улыбнулся Бондарь и подумал, что это вышло у него довольно неуклюже.

– Солнышко, – тоскливо повторила Вера. – Что-то мне оно не светит. Наверное, это потому, что я такая плохая. Вроде бы протрезвела, и месячные еще не скоро, а реву, как последняя дура, и ничего поделать с собой не могу. Тебе смотреть противно, да? Ведь это одно из тех трех состояний, в котором женщины не вызывают у тебя ничего, кроме раздражения.

– Я забыл сделать важное уточнение.

– Какое? – в Вериных глазах загорелись огоньки слабой надежды на что-то хорошее.

Мог ли Бондарь обмануть ее ожидания?

– Я говорил о женщинах вообще, а не о тебе конкретно, – произнес он, прикуривая сигарету. – Ты, как-никак, мне не чужая, поэтому вызываешь у меня не раздражение, а сочувствие. Но хлюпать носом все равно не смей! – прикрикнул Бондарь, видя, что его признание грозит вызвать новый поток слез. – Я хочу знать, что с тобой приключилось. Рассказывай.

И Вера, поспешившая вытереть глаза, заговорила.

Перспектива провести день наедине с профессором угнетала ее, но не так, как мысли о совместной поездке Бондаря и Ингрид. Она представляла себе их счастливыми, смеющимися неизвестно чему и, конечно же, предающимися любви то в машине, то на природе, то в каком-нибудь укромном уголке Таллинна. Бесконечные размышления на эту тему привели к тому, что во сне многократно повторялось то же самое, но уже с фантастическими подробностями, от которых Вера доходила до белого каления. Заставая Ингрид и Бондаря за прелюбодеянием, она бросалась на эстонку, норовя перегрызть той глотку.

Яростные схватки с соперницей начинались где угодно, но заканчивались всякий раз в спальне профессора Виноградского, причем сам профессор и Бондарь выступали в качестве болельщиков. Ингрид почему-то оказывалась в белом подвенечном платье. Впиваясь зубами в артерию на шее эстонки, Вера ощущала вкус ее крови и просыпалась – с сердцем бьющимся, как после выныривания из омута. Тогда она поворачивала голову и смотрела на профиль Бондаря, сохранявший четкие очертания даже в предрассветном сумраке. Ей было страшно подумать о том, что однажды она проснется и увидит на соседней подушке голову совсем другого мужчины. Навидавшись их за свою жизнь более чем достаточно, Вера Савич зажмуривалась и молила всевышнего о том, чтобы Бондарь никуда не делся из ее жизни. При этом она не верила ни в бога, ни в волшебную силу молитв. Опыт на сей счет у Веры имелся. Прискорбный.

А ведь когда-то весь смысл ее существования сводился к одной-единственной цели: нравиться мужчинам – всем без исключения. Такой гипертрофированный женский эксгибиционизм и возвел ее на пьедестал конкурса красоты «Мисс Краснодар-2000». Тогда это казалось трамплином для прыжка в высоту. Вера его совершила. После чего, как водится, приземлилась, очутившись не просто внизу, а в глубокой пропасти с названием на букву «Ж».

– Есть работа, – сказала ей однажды Элька, участвовавшая в том же конкурсе, но выбывшая на предпоследнем этапе. – Я хоть и не королева красоты, как некоторые, но такого папика отхватила – закачаешься. Понятно, что ты сейчас о звездной карьере мечтаешь, но лучше синица в руках, чем журавль в небе. Короче, есть нормальная работенка за нормальные деньги. Полторы тысячи долларов в неделю, не напрягаясь. Устраивает?»

Далее Элька пояснила, что от нее и Веры требуется только одно – быть красавицами, которыми они являются. Элькин ухажер, он же Миша, он же папик, имел собственную туристическую фирму. Девушкам предлагалось немедленно отправиться в Турцию, чтобы работать там гидами для особо важных персон: встречать «шишек» в аэропорту, сопровождать их на экскурсиях, расселять в гостиницы. Робкие возражения Веры отметались с ходу.

Опасно? Да разве Элькин папик, предложивший ей руку и сердце, предложит своей невесте что-то непотребное?

Турецкий язык? А на кой он сдался, если клиентами фирмы являются исключительно российские миллионеры?

«Английский немного знаем, и хватит, – уверенно рассуждала Элька. – В процессе работы и по-турецки заговорим и всему остальному научимся. Контракт заключается на месяц, а дальше – по нашему усмотрению. Захотим – заработаем по шесть штук и вернемся на родину. Захотим – продлим контракт хоть на месяц, хоть на год. У тебя родители скоро начнут голодать, мои тоже от пенсии до пенсии еле-еле дотягивают. По-моему, тут и раздумывать нечего. Полторы тысячи долларов в неделю – это минимальная ставка, а про максимальную я даже говорить боюсь. – Элька закатывала глаза и нервно хохотала, смахивая на припадочную. – Прокатимся за границу бесплатно, мир увидим, в шикарных отелях поживем. И никакой проституции, это я тебе гарантирую. Фирма веников не вяжет».

На следующий день они сидели в дорогом ресторане вместе с Элькиным любовником и обсуждали детали предстоящей поездки. Папик Миша показался Вере вполне приличным мужчиной, галантным, обходительным, щедрым. Он заверил девушек в том, что на те два места, которые им предлагаются, есть сотни претенденток, но он решил сделать приятное Эльке и ее подруге. Слышать это было лестно. От шампанского и открывающихся перспектив слегка кружилась голова.

Через неделю папик провожал девушек в аэропорту. Вручив им одинаковые конверты, он поощрительно потрепал Эльку за щеку и объяснил:

– Тут все необходимые документы: билеты, экскурсионные путевки, контракты. Все сделано в лучшем виде. Поскольку вы едете от солидной фирмы, таможня вам даст «добро» без всяких проблем. Желаю вам хорошо поработать и хорошо отдохнуть, а то вы уж слишком худенькие да бледненькие. Но ничего, скоро загорите, поправитесь. Станете как конфетки, – папик хохотнул, уточняя: – Шоколадные… Короче говоря, наслаждайтесь жизнью по полной программе. Если возникнут какие-то вопросы, немедленно звоните: Элька знает номер моего мобилы наизусть. Он у меня включен двадцать четыре часа в сутки.