Иван Дорба - Белые тени

Ревком ушел в подполье и начал готовиться к вооруженному выступлению. 2 февраля был выбит из города галицкий «Курень смерти».

Когда с товарной станции выбивали «Курень смерти», Алексей был ранен. Рана оказалась легкой, но Алексею приходилось отлеживаться в реквизированных для него и его товарища комнатах богатого особняка на Успенской улице, принадлежавшего вдове помещика Чегодова. Хозяйка сначала опасливо на него поглядывала, но потом стала считать его своим гостем, неизменно приглашала утром на завтрак, возилась с Алексеем: сама перевязывала ему рану, готовила что-нибудь «вкусненькое»; делилась с ним своими заботами, сетовала на отсутствие порядка, дороговизну, общую распущенность, на лентяев мужиков, махровый национализм украинской «сомнительной интеллигенции» и была глубоко убеждена, что Советская власть рано или поздно кончит со всей этой безалаберщиной и разделается с такими бандитами, как Петлюра. Хозяйка пересказывала Алексею разные слухи и городские сплетни о Петлюре, Махно, Григорьеве и Марусе Никифоровой.

Однажды в беседе с начальником Елисаветградского ЧК Хованский спросил: почему по всей Украине вспыхивают восстания против Советской власти? Оказалось, что каждого очередного «батьку» поддерживают куркули и мелкая буржуазия, в то же время органы ЧК работают еще неумело, не могут противопоставить свою тактику подрывным действиям противника.

— Хотите работать у нас? — напрямую спросил начальник ЧК Алексея.

С того дня и начался для Алексея трудный путь чекиста.

Вечером Алексей вернулся в особняк помещицы Чегодовой и вдруг узнал, что она арестована. Молодой сын ее — Олег Чегодов испуганно рассказал Хованскому, что мать арестовали какие-то мальчишки. Она долго уговаривала их, говорила, что построила для них школу, но вожак подростков приказал увести барыню в штаб Григорьева.

— Я постараюсь, Олег, освободить твою маму, — сказал тогда Хованский.

В Елисаветграде все цвело, зеленело, радовалось маю. Утром рано вставало солнце, щебетали ласточки, чирикали воробьи, ворковали голуби... Не радовались только люди. В городе хозяйничали банды Григорьева. Они зверски расправлялись с советскими активистами и большевиками. В течение трех дней они вырезали более трех тысяч евреев, убили сотни работников советских учреждений, одних они расстреливали на месте, других, «что поважнее», вели к «батьке» на расправу.

В штабе Григорьева были люди, которые сочувствовали большевикам, и через них Алексей узнал, что на запасном пути стоит товарный состав, в вагонах которого немало коммунистов ожидает «суда». По имевшимся данным, осужденных ночью группами вывозят за город и расстреливают у железнодорожного моста, над обрывом.

Штаб Григорьева находился в импровизированном, из кровельных листов бронепоезде, который стоял на первом пути, перед самым вокзалом. А на последнем пути, далеко в стороне, в теплушках, находились арестованные.

Когда совсем стемнело, Алексей с двумя товарищами пришел на станцию. Никто не обращал внимания на трех вооруженных винтовками и пистолетами людей, остановившихся в стороне от «бронепоезда». Вскоре к ним подошел четвертый. Протянув руку Алексею, он тихо сообщил:

— Паровоз под парами, машинист высокий усатый дядя, наш человек. Скажете: «Мы от Ивана». Пароль для часовых: «Бунчук». В добрый час! — И заторопился обратно.

Вскоре группа Алексея добралась до паровоза. Машинист в форменной фуражке, услышав: «Мы от Ивана», спокойно и как-то деловито махнул рукой:

— Залазьте, хлопци! Зараз пойдемо. Тильке там попереду у вагони караул, чоловик з пятнадцать, але уси пьяни! Мусымо их... — Он не договорил и почесал затылок.

— В каком вагоне? — спросил Алексей.

— У послиднем... але мы пийдемо задним ходом.

— Опять расстреливать собрались! Вот и пьянствуют, — пробасил кочегар, закрывая дверцу топки и выпрямляясь во весь могучий рост.

«Ну и детина!» — подумал Алексей, поглядывая на его грудь и плечи. И тут только увидел, что лежавшая, как ему показалось в темноте, груда тряпья вдруг зашевелилась и оказалась связанным по рукам и ногам парнишкой лет семнадцати, с кляпом во рту.

— Це наш вартовый, дурный хлопець. До цого Грыгорьева, як до бисового батька прычыпывся! — сказал машинист, увидев, что Алексей и его сопровождающие уставились на парня.

— А когда у него смена?

— Сменять некому! Отсменялся! Разводящий был, да вышел! Вон туда. — Кочегар кивнул в сторону топки. Потом, обернувшись к машинисту, спросил: — Ну как, Макарыч, поехали? — и взялся за рычаг. — Крайнее время!

— Давай, Микита, задний!

Микита сдвинул рычаг, покрутил какую-то ручку, и старый товарный паровоз с длинной трубой вдруг выпустил струю пара, запыхтел, дал гудок и, лязгая железом, тронулся с места.

— Докы воны розчухають, доты мы закинчемо з нымы! Ось, подывытыся, яки гарны цяцькы! — И машинист неторопливо отодвинул железный лист над окном и снял из открывшегося углубления сначала масленки, потом ящик с инструментами и наконец железный сундучок.

Там были гранаты, не менее двадцати штук.

Паровоз тем временем катил мимо бронепоезда. Им что-то кричали. Явственно доносилась площадная брань. Из заднего вагона выскочил кто-то, видимо, из близкого окружения Григорьева и трижды выстрелил из пистолета в воздух. Еще минута — и они выехали за пределы станции.

— Пойдем по крышам к вагону, в котором охрана, — сказал Алексей кочегару.

— Пойдем! Сапоги только вам надо снять, чтоб не поскользнуться, товарищ комиссар, — пробубнил кочегар, укладывая в брезентную полевую сумку «лимонки». — Прыгать умеете? Я подсоблю! — и он оценивающе посмотрел на Алексея.

— Они у меня на резине, скользить не будут. И голова не закружится. Я ведь моряк! — сказал Алексей. — Вы же, товарищи, как остановимся, быстро отворяйте двери всех теплушек, пусть все арестованные, кроме коммунистов, поодиночке, разбегаются. — И полез за кочегаром на тендер.

Кочегар легко перемахнул через двухметровую пропасть между паровозом и вагоном. Сжав зубы, Алексей стал на самый край тендера. Ветер с силой бил в грудь и лицо. Крыша товарного вагона, казалось, была высоко и далеко, она раскачивалась из стороны в сторону и подпрыгивала. Кочегар обернулся, кивнул ободряюще головой и протянул руку. Алексей прыгнул и в тот же миг почувствовал, что прыжок рассчитал плохо. Но кочегар с непостижимой для его огромного тела ловкостью наклонился, схватил Алексея за руки и рывком поставил на крышу вагона.

— Сильнее надо прыгать! Ну ничего, товарищ комиссар, дальше пойдет легче. Это с тендера трудно. А потом с разбега! — Он повернулся и, сделав четыре прыжка, очутился на крыше второго вагона. И снова повернулся и протянул руки.