Иван Дорба - Белые тени

Вуйкович сердито высморкался и заковылял на нижний двор, где в офицерском корпусе ему был отведен кабинет. В небольшой прихожей дремал полицейский. Он осоловело посмотрел на начальника и вскочил со стула.

— Разыщи и попроси зайти ко мне полковника Павского! — заорал Вуйкович. — Да поживее!

— Слушаюсь!

— Стой! Скажи Крсте, чтобы немедленно разыскал чика Васу Хранича. Он где-то здесь, в лагере.

Не прошло и пяти минут, как раздался стук в дверь и на пороге выросла статная фигура Семимесячного. Павский сухо поклонился, поджимая брезгливо губы, и уставился своими рыбьими глазами на начальника полиции.

Поднимаясь из-за стола, Вуйкович пробубнил «прошу!» и широким жестом пригласил усаживаться.

Павский молча сел.

— Что можете сказать об этом убийстве? — откинувшись на спинку кресла, положил руки на живот Вуйкович.

— Ничего. Печальный факт.

— О чем вы разговаривали вчера вечером, направляясь к господину Гатуа, с Кучеровым?

— О каких-то пустяках. Уже не помню.

— Почему же вы, по словам господина Гатуа, были расстроены?

— Кучеров был всегда мне неприятен. Он красный. Изменил белому движению и продался большевикам.

— Откуда это вам известно? И почему тогда вы с ним разговаривали?

— Таково мое глубокое убеждение, судя по его высказываниям и по тому, с кем он якшается. Я постоянно видел его в обществе коммунистов — Хранича и его родича, кафанщика...

— Та-а-а-ак! Может быть, вы все-таки припомните, о чем шла у вас беседа с господином Кучеровым?

— Я просил генерала не пятнать доброго имени воина Добровольческой армии. Он посмеялся надо мной. На том и разошлись.

— Поссорились?

— Разошлись!

— Что вы делали вчера в городе?

— Мне необходимо было кое-что купить. Но это было позавчера.

— И только? Куда вы заходили еще?

— Куда заходил? — Павский, словно только что вспомнив, воскликнул: — Как же! Я и позабыл, мне пришлось заглянуть к этому турку — вознице Алимхану: договориться, чтобы купил мне в Требинье удочку. Удочку и крючки. Я был очень удивлен, когда он мне сказал, что генерал Кучеров уезжает в субботу в два часа ночи.

— Почему вас это удивило? Турки обычно ездят ночью. А господин Кучеров подал в отставку и собирался уезжать!

— Да, но не сегодня ночью!

— Почему же вы не спросили его об этом?

Павский молча пожал плечами.

— Что вы делали после того, как ушли из дома генерала Гатуа?

— Пошел к себе. Выпил чаю. Читал. Не мог заснуть и вышел прогуляться. Это было примерно в половине второго.

— Та-а-а-ак! Вы встретили кого-нибудь?

— Во дворе у выходных ворот я заметил, так по крайней мере мне показалось, женскую фигуру. Я не придал этому значения. Увы, нравы нынче пали довольно низко. Впрочем, свидание, кажется, не состоялось.

— Почему?

— Минут через десять у ворот по каменным плитам снова застучали женские каблучки.

— Где вы в это время были?

— Сидел на скамейке среди кустов сирени. Слушал соловья... Могу показать. — Он встал, подошел к окну и протянул руку: — Вон, справа у складов крайняя скамейка в сирени.

Вуйкович посмотрел в окно, посмотрел на руку полковника и увидел, что она дрожит. «Не шла ли эта женщина на свидание к Мальцеву?»

— Укромное местечко. Все видно и скрыто от посторонних глаз, — заметил Вуйкович насмешливо. — «Слушал соловья». Та-а-а-ак!

Павский только пожал плечами, вытянул губы и вернулся на свое место.

— Скажите, когда вы вернулись из города, вы никому не говорили, что Кучеров уезжает?

— Да, нет, — замявшись, нерешительно выдавил Павский.

— Вы предпочли это держать в секрете из солидарности с генералом?

Павский вновь пожал плечами.

— Как долго вы просидели на скамейке?

— Затрудняюсь ответить. Вероятно, около часа.

— Вы ушли спать примерно в половине третьего?

— Примерно.

— И не выходили за ворота?

— Нет!

«Мальцев караулил снаружи, а этот внутри. Интересно, кого они поджидали: Кучерова? Убийцу? Или возницу? Эти господа знают больше, чем говорят. Такие, как они, сами топором не орудуют — голубая кровь! Их оружие — кинжал, пистолет, яд, а не крестьянский топор. И о ночных прогулках они могли и не рассказывать, хотя умнее первое...»

В дверь постучали. На пороге появился полицейский и доложил, что Хранич ждет в приемной.

— Ну что ж, — сказал Вуйкович, махнув рукой полицейскому, чтобы закрыл дверь, — благодарю вас, на этом мы пока закончим. К сожалению, я вынужден прервать нашу беседу. До свидания! И может быть, вы вспомните что-либо интересное.

Павский вышел, кивнув холодно головой сидящему в прихожей Храничу, и зашагал по коридору. Его губы едва кривила улыбка, глаза поблескивали сталью. Подойдя к двери директорского кабинета, он огляделся по сторонам, посмотрел в замочную скважину, постучался и зашел внутрь.

— Разрешите, ваше превосходительство, — кланяясь и щелкая шпорами, сказал Иван Иванович, — воспользоваться вашим телефоном, чтобы позвонить генералу Врангелю по конфиденциальному делу.

— Да, да! Соединяйтесь! У меня из ума вон, я доложу о нашем несчастье.

Не прошло и пяти минут, как Павский, протягивая телефонную трубку директору, сказал:

— На проводе полковник Базаревич.

Перрет поморщился. Он терпеть не мог военного агента, тем не менее вкратце сообщил о происшедшем, дал характеристику генералу Кучерову, перечислил его заслуги и информацию для прессы. Потом передал трубку Павскому, прошипев:

— Прошу вас, полковник, говорите, но в будущем найдите для своих конфиденциальных дел иное место, а не кабинет директора! — И, сердито сопя, направился к выходу.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, но от вас у меня секретов нет.

Тем не менее Боров, сердито пожав плечами, направился к двери и вышел из кабинета.

Павский с ухмылкой поглядел ему вслед, покосился на широкое окно, откуда врывались снопы света, и сказал в трубку: «Одну минутку!» Потом подошел к сейфу директора, в котором, как обычно, торчал ключ, открыл его, извлек из кармана ключ от кассы и положил его на место. И в этот миг до его слуха донеслось щелканье фотоаппарата.

Он оглянулся и замер.

На него еще был направлен глазок объектива.

Берендс, шевеля пшеничными бровями, улыбался. Его голубые свиные глазки сияли.

— Извините, что побеспокоил, — сказал он вполголоса, кивнув в сторону телефона головой, — мешать не буду. Все в руках человека, поэтому их следует хорошо мыть. — И вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь.

— Змея! — прошипел полковник Павский, посылая ему в спину взгляд, полный ненависти.

Алексей не спал всю ночь, мысленно перебирая детали, которые имели или могли иметь отношение к делу Кучерова. То, что с ним стряслась беда, Алексей почувствовал по нарастающей в душе тревоге. Ее первый звонок прозвучал на вечеринке, когда Павский встал из-за стола.