Р. Шулиг - Белые линии

И вот теперь здесь, в этой тихой деревне, где жители знали друг друга с первых детских шагов, где всегда было известно, что варится на обед в том или ином доме, кто кому дал пощечину и за что, кто с кем тайком гуляет, — здесь чуть было не произошло убийство. Невероятно!

Люди терпеливо выстаивали перед домом Мутлов, заглядывали в окна и приоткрытые двери, комментировали каждое движение сотрудников уголовного розыска и с неослабевающим интересом слушали старого Свободу, который чувствовал себя героем дня и со все большими подробностями рассказывал о случившемся каждому вновь приходившему.

— ...Единственное, что спасло Карела, — это старый заряженный дробовик, висевший в кладовке. Если бы я был дома, — старик с серьезным видом огляделся по сторонам, — все бы наверняка было иначе. Я бы схватил топор или штык, и нас бы было с Карелом против них уже двое...

— Ведь это ужасно! — с испугом произнесла одна из женщин. — Выходит, уже и дома нельзя чувствовать себя спокойно.

— И так они, говорят, поступят с каждым, кто будет помогать коммунистам, — тихо добавила другая и с опаской оглянулась. — Это будто написано в тех листовках.

Матыса эта глазеющая любопытная толпа выводила из себя. С одной стороны, ему казалось, что своим любопытством они мешают сосредоточенной работе районной следственной группы, а с другой — в голове его вертелось опасение, что двум самым старшим здесь начальникам, Житному и Земану, может показаться, что в его районе нет порядка, что он не пользуется здесь авторитетом. Выбежав на порог, старшина закричал:

— В чем дело? Почему собрались? Разойдитесь, здесь вам не театр!

Толпа зевак отступила на почтительное расстояние. Однако люди не разошлись, а только сомкнулись еще плотнее. Сейчас их вряд ли удалось бы разогнать и водометом.

Но Земан с Житным толпу не замечали. Они привыкли к интересу, проявляемому в таких случаях жадной до сенсаций публикой. Усевшись с Карелом Мутлом за стол, офицеры ждали результатов работы оперативной группы.

— Стало быть, они подняли головы, и двоих из них ты даже видел, — задумчиво сказал Житный Мутлу. — Теперь это уже не химеры, а люди, из мяса и костей, с определенным ростом и психологией, со страхом и отпечатками пальцев.

— Только вот головы этих людей пока что без лиц, — возразил Земан. — И мы теперь должны как можно быстрее открыть их, в противном случае опасность для жителей деревни возрастет, и особенно для него, — кивнул он на Карела.

И тут до них снаружи донесся хриплый и резкий голос подвыпившего и поэтому ничего не боящегося человека:

— Вот те раз, что же здесь произошло? А сколько полицейских! Уж не тело ли господне искать бросили такие силы?!

Это был Эман Заградник, который прибрел сюда со своей неразлучной гармоникой, страдалицей, как он ее любовно называл. Парень начал пробиваться через толпу зевак поближе к дому, а поскольку он не звал еще, что произошло, выкрикивал с деланным испугом;

— Неужели прямо здесь решили пришить Мутлика? Вот была бы красота!.. Да, похоже, что так, — убеждал он сам себя с бодростью подвыпившего человека. — Захлопнулась клеточка. Наконец-то...

Он привык выступать перед односельчанами в роли комедианта, радуясь тому, что люди смеются и получают удовольствие от его заносчивого, наглого шутовства, и потому теперь растянул мехи своей страдалицы и запел одну из своих с издевательскими намеками песенок.

Однако на этот раз никто не засмеялся, люди были слишком напуганы тем, что произошло, и поэтому пьяная, язвительная песенка Заградника повисла в воздухе, не найдя адресата. Это было настолько бестактно, что Матыс даже захлебнулся от волнения, когда закричал:

— Неужели мы и такое будем терпеть, товарищи?

У Земана тоже кровь вскипела от негодования, к тому же предметом издевок был Карел. С неожиданной резкостью Земан приказал Матысу:

— Арестуй его! Мне кажется, что мы можем его кое о чем спросить.

Это было настолько неожиданное, импульсивное решение, что Житный с удивлением посмотрел на Земана и чуть заметно пожал плечами. Потом он повернулся к членам районной оперативной группы, чтобы спросить их о результатах работы.

Люди, стоявшие на улице, стали расходиться. Итак, первое действие окончилось... первым арестом.

Было воскресное утро. Все громкоговорители, прикрепленные на крышах сараев и домов, разрывали воздух песнями и маршами о созидательном труде. На стене трактира висел плакат, призывающий всех жителей деревни принять участие в общем собрании, чтобы дать достойный ответ классовым врагам, которые делают попытки нарушить строительство социалистической деревни. Эта хорошая мысль пришла в голову Карелу Мутлу, он же и написал плакат.

Но это было еще не все.

Над входом в трактир висел транспарант, написанный второпях и неумело: «Коллективное ведение животноводства — еще один удар по поджигателям войны, новый этап на пути к счастливому будущему деревни!»

На деревенской площади уже не было ни души. Только одинокая курица рылась на дороге в пыли. Перед входом в трактир стояла группа коммунистов: Карел Мутл, Бабицкий, Анна Шандова и ее брат, секретарь районного комитета КПЧ Павел Шанда, который, как и обещал, приехал на это собрание. Он нетерпеливо посмотрел на часы:

— Так что, товарищи, придут люди или нет?

Карел Мутл курил одну сигарету за другой.

— Придут, — твердил он упрямо, больше, наверное, стараясь убедить в этом самого себя. — Наверняка придут, всегда ведь приходили. А теперь, когда в нас еще и стреляют, они станут уважать нас еще больше. — Он засмеялся с горькой иронией, а потом, оправдываясь, проговорил: — Знаешь ведь, в деревне сборы продолжаются долго. Пока натянут на себя черные парадные одежды, родить можно. Все здесь привыкли ходить в рабочей одежде.

Шанда с сомнением посмотрел на него:

— Как вы обеспечивали явку?

— Объявляли по радио и сами ходили парами по домам. Плакаты везде развесили, ты сам видел... А теперь по дворам пошел еще Йожка Вчелак, чтобы подогнать народ.

Музыка в громкоговорителях оборвалась, раздалось хриплое откашливание. Карел с надеждой задрал голову к динамику на фронтоне трактира.

— Послушайте, — обратил он внимание остальных.

Но все и без того невольно подняли головы вверх, откуда раздавался неестественно-торжественный голос Томана:

— Снова призываю всех граждан быстро собраться на общее собрание КПЧ, местного национального комитета и единого сельскохозяйственного кооператива. Собрание, в котором примет участие секретарь районного комитета КПЧ, состоится в местном трактире.

Из репродукторов опять полились звуки энергичной строевой песни, чтобы через минуту смениться повторным призывом. Но ликующая веселость марша посреди тягостной тишины безлюдной площади воспринималась как нечто неестественное и действовала на нервы.