Виктор Михайлов - Слоник из яшмы. По замкнутому кругу

— Вы предупредили Луизу Вейзель о вмешательстве аббата Штаудэ в вашу судьбу? — спросил Никитин.

— Нет. Я лишь подтвердил, что знаю его. Все равно она не поверила бы ни одному моему слову.

В кабинет вошел капитан Гаев, передал Никитину папку и узкий листок бумаги.

— Сообщение синоптиков, Федор Степанович. Я вам больше не нужен?

— Нет, спасибо.

Гаев простился и вышел из кабинета. Никитин развязал тесемки папки, достал фотографию и, показав ее Сухаревской, спросил:

— Скажите, Алла, этот человек продал вам картину?

— Пожалуй, — подумав, ответила девушка. — Да, это он, только на каком-то другом этапе жизни…

Состояние тревоги передалось ей с вечера, когда они встретились с мужем за обеденным столом.

Бывало и прежде — увлеченный новой технической идеей, Тимофей становился сосредоточенным, как бы углубленным в себя. Но взгляд его был иным, он улыбался своим мыслям и, творчески возбужденный, часто повторял по-своему горьковские крылатые слова: «Хорошая это должность — быть человеком!»

Таким же, как сегодня, Вера видела его впервые. Тимофей ел, и ложка зачастую замирала на полпути, в то время как глаза его были устремлены в одну точку и брови плотно сомкнуты в суровую, глубокую складку над переносицей.

До позднего вечера Тимофей работал за своим столом. Она заметила, что настроение его улучшилось, это почувствовал Димка и взобрался к отцу на колени. Обняв сына свободной рукой, Тимофей некоторое время писал, затем, прочитав написанное, опустил ребенка на пол, собрал листы бумаги, пошел на кухню, зажег их, бросил в плиту и, присев на корточки, долго смотрел, как пламя пожирало рукопись. Заглянув на кухню, Вера увидела выражение его лица, его невидящий взгляд, в котором прыгали огоньки отраженного пламени, и ей вновь стало не по себе.

Тщательно скрывая все растущую тревогу, Вера выкупала перед сном Диму, уложила его и, уступив, чего она никогда не делала раньше, дала ему в постель плюшевого мишку.

Тимофей ходил по коридору и курил папиросы одну за другой. Каждый его шаг гулко отдавался по квартире.

Вера уже легла, когда Тимофей вошел в комнату. Он долго расшнуровывал протез, затем опустился на кровать и закрыл глаза. Дыхание его было ровным и спокойным, но она знала, что муж не спит.

Хотелось, положив голову на его плечо, спросить: «Тима, дорогой мой, что случилось? Быть может, я могу помочь тебе?» Но… Все десять лет совместной жизни у какой-то одной, неизменной черты, его прошлое было для нее недоступным.

В скупом свете ночника Вера видела прислоненный к стулу протез. Сверкая холодным никелем шарниров, темными бликами залоснившейся на сгибах кожи, протез хранил форму ноги до колена. И ей казалось, что мрачные эпизоды прошлой жизни Тимофея связаны с этим протезом, войной и смертью всех тех, кто ему был близок.

Мирно тикал будильник, он был лежебока и отсчитывал время только на боку. Ночник — большая сова из уральского камня — лил ровный белый свет. Димка чмокал губами, ему снился смородиновый джем, который он так и не получил после купанья. Сквозь открытую форточку проникала ночная прохлада. Временами потрескивал паркет. Эта ночь казалась обычной, такой же, как и вчера, но в то же время тревога сдавливала грудь, и предчувствие того, что неотвратимая беда стоит у порога, не давало заснуть.

Тимофей приподнялся на локтях, осмотрелся, осторожно присел, достал из-под кровати костыль, сунул его под мышку, подошел к стулу, где лежали брюки, вытащил из кармана папиросы и вышел на кухню.

Он курил долго. Вернулся в комнату, подошел к кроватке сына, нагнулся над ним. Вера видела, что выражение его лица изменилось, оно стало мягче, как всегда, когда он разговаривал с сыном. И вдруг неожиданно Тимофей сказал:

— Ничего, Димка, краснеть за отца тебе не придется!

Видимо потревоженный звуком его голоса, ребенок повернулся на другой бок и, обняв плюшевого зверя, спросонок, невнятно пробормотал:

— Мишка-пишка…

— Верно, Димка, нету-бенету! — произнес неожиданно бессмыслицу Тимофей.

Вера плотнее сомкнула веки. Она слышала, как муж прислонил костыль к спинке кровати и лег. Прошло еще несколько минут. В будильнике что-то щелкнуло, это с ним бывало. Вера прислушалась. На этот раз Тимофей спал; убедившись в этом, уснула и она.

Поднималась Вера в шесть часов утра, готовила завтрак и по дороге на завод отводила сына в детсад. Тимофей уходил в мастерскую позже на час, но вставал почти в одно время с женой и завтракал вместе с нею и сыном.

На этот раз Тимофей проснулся в половине седьмого, завтрак уже был на столе. Набросив пижаму и наскоро умывшись, он сел за стол. У него было отличное настроение. Когда Димка заявил, что не будет пить молоко, потому что в стакане плавают «молочники», Тимофей рассмеялся:

— Димка! Нет, ты слышала, Вера? Почему «молочинки»? Так не говорят. Надо, сынок, сказать «пенки».

— Нет, молочники! — настаивал Димка. — Когда чай — чаинки, когда молоко — молочники!

— Против такой логики ничего не скажешь, — согласился Тимофей и спросил Веру: — Ты, кажется, для конспектов купила тетради?

— В клеточку, Тима, в линейку не было.

— Сойдет и в клеточку. Осавь мне одну. И вот что… — Он адумался, глядя в окно. Лицо его вновь приняло озабоченное выражение, но через некоторое время с какой-то затаенной, лукавой улыбкой он сказал: — Я сегодня запоздаю, ты не беспокойся. Поешь с Димкой без меня.

В первую половину рабочего дня Вера не думала о муже, работа целиком без остатка захватила ее внимание.

Вручая ей наряд на деталь, мастер участка не без сочувствия сказал:

— Тут тебе, Вера Павловна, «гостинец»!

Получив в архиве чертеж «гостинца», Вера пошла к своему рабочему месту, по пути ее обогнал электрокар с заготовками деталей из механоштамповочного цеха.

Здесь было над чем задуматься, для тревожных мыслей о доме совсем не оставалось времени. Обработка каждой детали проходила по трем операциям, надо было трижды переналаживать станок и резать по высокому классу точности, допуски были минимальными.

Только в обеденный перерыв из заводской столовой Вера позвонила мужу. Сняв трубку и узнав ее голос, он рассмеялся:

— Беспокоишься, мать? Пустое, я уже здоров. Это было легкое недомогание, вроде гриппа. Теперь все прошло. Я знал, что ты позвонишь…

— Почему? — удивилась она.

— Потому что ты душа наша, сердце трех…

После окончания рабочего дня Вера задержалась минут на пятнадцать в цехе, пока приводила в порядок и сдавала сменщику станок. Позвонила она мужу из проходной.

— Тима, ты надолго задержишься?

— Часов до девяти, не больше. Поешьте с Димкой вдвоем. Ты извини, тут у меня народ… — не закончил он и повесил трубку.