Виктор Михайлов - Слоник из яшмы. По замкнутому кругу

Сестра объяснила мне, что, выйдя от доктора Рюмриха, я был настолько пьян, что упал и моя правая нога оказалась под гусеницей танкетки, маневрировавшей во дворе школы.

Меня охватило отчаяние, но появился вызванный сестрой Рюмрих. Он сказал мне, что ничего не меняется в наших планах, что лучшие немецкие мастера сделают мне протез, в котором я смогу заниматься даже легкой атлетикой, что высшее начальство шлет мне свое соболезнование и уверяет меня, что проявит заботу о моем будущем.

Прошло два месяца, я…»

Здесь вновь не хватает нескольких больших клочков рукописи. По отдельным отрывкам слов можно было предполагать, что Холодов писал о своем выздоровлении и тренировке в ходьбе на костылях.

«…его отъезда. Я больше не Валерий Шаламов, меня зовут Тимофей Максимович Холодов. Имя мне не нравится, но фамилия хорошая, звучная. С небольшой солдатской котомкой за плечами, одетый в красноармейскую форму, я жду в приемной Рюмриха машину, которая должна отвезти меня на аэродром Шнейдемюль.

Передо мной поставлена задача: я должен, пройдя ВТЭК, получить инвалидность, поселиться в Славограде и, открыв мастерскую по починке радиоприемников, собрать коротковолновую рацию, затем на волне в 40 метров третьего числа каждого месяца в двенадцать часов ночи передавать в эфир свои позывные «Ф-2» и с двенадцати тридцати переходить на прием. Если ко мне явится человек и скажет: «Я привез вам привет из школы!», я должен был ответить: «У меня со школой связано много хороших воспоминаний». Тогда пришедший передаст мне информацию, которую я должен зашифровать по коду и передать в эфир. Ключом кода была книга «Экономическая история» М. Разумовского, эту книгу я должен был купить в одном из букинистических магазинов Москвы.

Я ничего не знал о том, что делается на дорогах войны. По радио в «альдшуле» я слышал бешеный бой барабанов, звуки маршей и хриплую исступленную речь фюрера.

Был сентябрь. Через открытую форточку с клумбы, разбитой подле окна, доносился запах цветов. Я с нетерпением ждал машину и думал о том, что меня ждет на Родине. Вдруг в форточку влетел метко брошенный небольшой камешек, ударивший о висящий на стене портрет Гитлера. Он упал около меня. Я нагнулся, поднял камешек и развернул записку, в которую он был завернут. Неизвестный писал мне: «Валерий, не будь дураком! Тебя Рюмрих опоил снотворным и сонному тебе отрезали ногу. Они считают, что инвалиду легче обмануть доверие русских людей. Рюмрих хочет сделать из тебя шпиона и предателя. Помни о том, что ты русский!»

Вошел Рюмрих, и я едва успел спрятать записку. Когда меня перебросили через линию фронта и я, окруженный вниманием и заботой русских людей, добрался до Москвы, моим первым желанием было рассказать всю правду, но страх перед последствием этого сковывал меня и заставлял молчать. Перед моим отъездом Рюмрих предупредил меня о том, что за мною будет установлено наблюдение и в случае невыполнения мною приказа я буду разоблачен перед советскими следственными органами в убийстве Яна Брылевского. Помня об этом, я выехал в Славоград.

Меня приняли в артель «Бытовик», в мастерскую по починке бытовых электроприборов, приемников и репродукторов для обслуживания населения.

Была середина ноября сорок второго года. Соотношение сил на фронтах начало резко меняться. Для всех стало ясно, что гитлеровцы эту войну проиграют. Каждая новая сводка Совинформбюро приносила мне освобождение от гнетущего прошлого.

Люди Рюмриха меня не беспокоили, коротковолновую рацию я так и не собрал. Жизнь моя налаживалась. Работал я много и с увлечением, меня ценили, относились ко мне хорошо. И вот я встретил девушку. Меня бросало то в жар, то в холод: то я считал, что мое прошлое не дает мне права связать нашу судьбу, то я успокаивал свою совесть тем, что война кончилась, с фашизмом раз и навсегда покончено и доктор Рюмрих с его «альдшуле» — дурной и забытый сон. Я думал: «Ну что с того, если я сейчас и расскажу всю правду? Никому от этого пользы не будет, а я потеряю все…»

Я женился, у нас родился ребенок, я был счастлив так, как только может быть счастлив человек, и вот…

Два дня назад в восемь часов вечера я, отпустив ученика, уже собирался домой, когда открылась дверь и в мастерскую вошел человек в светлом костюме. Убирая на верстаке инструмент, я сказал: «Мастерская закрыта!» — «Я вас не задержу», — ответил человек. Открыв барьер загородки для посетителей, он подошел к верстаку и, убедившись в том, что в мастерской, кроме нас, никого нет, сказал: «Я привез вам привет из школы!..»

Писать об этом нужно много и долго, но мысли и чувства мои в те мгновения встречи с прошлым промелькнули быстрее молнии. Конечно, я мог на пароль не ответить, и человек бы ушел, и, быть может, все осталось бы по-прежнему, но я решил, что нельзя допустить, чтобы враг свободно ходил по нашей земле и я ответил: «У меня со школой связано много хороших воспоминаний».

Вот уж поистине «хорошие воспоминания» — злее насмешки и не придумаешь!

Человек сказал мне: «Я понимаю ваше недоумение, конечно, «Ф-2» перестал существовать, и было трудно надеяться на весточку от доктора Рюмриха, но история циклична, все повторяется. Вы будете звать меня «Бэнет». Новый пароль явки: «Время боится пирамид». Вот вам пять тысяч рублей. Мне будет нужна рация к середине июля, но я зайду к вам раньше», — закончил Бэнет и, протянув мне руку, простился и вышел из мастерской.

Я еще чувствовал резкое и сильное пожатие его большой, сильной руки, а мне уже казалось, что всего этого не было, что это почудилось мне… И только пачка денег, лежащая на верстаке, свидетельствовала о реальности этой встречи.

Я написал все, ничего не утаив.

Решать мою судьбу буду не я, но любое решение я буду считать справедливым…»

На этом заканчивалось письмо Холодова. Последняя страничка его рукописи казалась неполной, от листа была оторвана, по крайней мере, одна треть страницы.

Приложив к краю рукописи узкий листок «посмертной записки» Холодова, Никитин установил, что эта записка и была оторвана от страницы.

Вот чем заканчивал свое письмо Холодов:

«Во всем том, что произошло, я виню только самого себя. Жена моя ничего не знала. Прошу вас избавить ее от каких бы то ни было неприятностей.

Тимофей Холодов».

Мифическая птица Феникс сгорала и вновь возрождалась из пепла. Действительность превзошла миф — письмо Холодова, дважды сожженное, разорванное на клочки, было восстановлено и вручено адресату.

Полковник отложил письмо, встал и прошелся по кабинету. Никитин молча наблюдал за ним.

В открытое окно влетел бражник, было слышно, как он бьется своим тугим сигарообразным телом о матовый плафон люстры. Отзвонили куранты. До отхода поезда в Славоград оставалось полтора часа.