Рахим Эсенов - Легион обреченных

Войдя в кабинет начальника тюрьмы, Курреев обменялся с ним второй половиной пароля. Затем снял с себя заплечный мешок и достал оттуда тугой сверток.

— Это от Вели Кысмат-хана. Доллары, как просили.

— Это все? — Хабибулла взвесил рукой сверток. — Я же не один. Мои люди думают, что я деньги гребу лопатой...

— Скоро будешь грести. — Каракурт по обыкновению перешел на привычное «ты». — Наши друзья вот-вот будут здесь, а они умеют ценить преданных людей. Тогда тебе найдется местечко потеплее — не вонючий зиндан, а кресло министра внутренних дел!

— О такой высоте и мечтать не смею. — Холодные глаза Хабибуллы алчно блеснули, он сглотнул слюну. — Я могу довольствоваться и скромной должностью пограничного комиссара, а брат мой — главного провизора... Он ведь в Сорбонне учился.

— Все будет! — Каракурт понимающе улыбнулся: у этого кафира губа не дура. — Я сам попрошу о том Вели Кысмат-хана. Мне он не откажет. А пока устрой меня надзирателем, дай имена всех арестантов, побывавших в Средней Азии.

— Таких я помню на память, особенно туркмен.

— И второе мое условие: я должен работать один.

— Я назначу вас старшим надзирателем, будете ходить всюду, подчиняться лишь мне. — И тут же поправился: — Для виду только...

Среди обитателей тюрьмы были и старые и молодые контрабандисты и торговцы опиумом, убийцы и воры, по национальности туркмены, узбеки, курды. Одни покинули родные края еще детьми с родителями, другие бежали после революции или в годы коллективизации, третьи сами не заметили, как очутились на чужбине, подавшись за родовыми вождями...

Посетив ранее темницы Кабула и Кандагара, Каракурт остановил выбор на немногих, разложив их по полочкам: на верхней те, кто сумеет перейти советскую границу, осесть там и собирать шпионские сведения; пониже — способные совершать диверсии, распространять слухи; на самом низу — убийцы и контрабандисты. Правда, от охотников отбоя не было, да не всем верил Каракурт, зная, что Мадер три шкуры спустит с него, если наберет всякую шушеру, годную лишь для того, чтобы расколоться перед чекистами.

А в Фарахе своей работой Каракурт остался доволен. Завербовав пятерых, которых тут же освободили из-под стражи, он с чувством исполненного долга собрался податься в Герат, встретиться с Эшши-ханом. И вдруг в кабинете начальника тюрьмы нежданно-негаданно наткнулся на самого джунаидовского сынка. Все такой же подвижный, коренастый, он ощупал Курреева неприязненным взглядом, но тут же в деланной улыбке оскалил желтые зубы. Что привело его сюда? Понапрасну он и шага не ступит.

— В зиндане немало моих людей. — Эшши-хан решил упредить любопытство Каракурта. — Ковры мне они ткут. Коммерция любит расторопных.

— Вот почему ты в Иран не поехал! — усмехнулся Каракурт. — Не легче ли их на волю выпустить?

— Голодные покладистее, и тюремные ковры подешевле обходятся. — Эшши-хан с издевкой поглядывал на Хабибуллу, думая о взятках, которые приходится давать ему — иначе арестантов не выделит.

— Хан-ага добрый хозяин, — вставил Хабибулла. — Доставил в зиндан жен своих батраков, что тут сидят. Они и ковры ткут и кошмы валят.

— А останется кому до срока с полгода, — с тонких губ Эшши-хана, окаймленных черными усами и бородою, не сходила ядовитая усмешка, — начальник тюрьмы делает мне подарок, выпускает нужного мне человека пораньше, и тот до могилы будет верен мне...

Каракурт отвел глаза — нашел кого дурить! Теперь он не тот простачок, что ходил в телохранителях Джунаид-хана. Юнца и вокруг пальца обведешь, а старого воробья на мякине не проведешь. Джунаидовский сын, убей, всей правды не скажет, в лучшем случае полуправду.

— Вели Кысмат-хан страшно рассердится, — Курреев, оставшись наедине с Хабибуллой, решил потрясти его, — узнав, что его агент по кличке Красавчик пытается удержать в одной руке два арбуза...

— Но Эшши-хан такой влиятельный человек, — побледнел Хабибулла. — Разве он не пользуется покровительством нашего шефа?

— Зачем тут отирается? Кто его интересует?

— Один кузнец и ювелир по имени Гуртли Аллаберды. — Хабибулла с опаской глянул на дверь. — Осужден на двенадцать лет, значится в тюремном списке, но живет в другом месте.

— Что за птица?

— В Файзабаде он убил пограничного комиссара, родича нашего губернатора. От казни туркмен откупился, Эшши-хан помог.

— На чем потом попался? — Курреев потянул ноздрями воздух, словно хищник, напавший на потерянный след.

— На контрабанде, торговал оружием, терьяком. В Туркмении у него родной брат живет...

— Где Гуртли сейчас?

— Адрес мне неизвестен. И вообще его держат в секрете.

— Если губернатор простил за родича, значит, он ему нужен?

— В том-то и дело, что Гуртли работает на губернатора. Химичит с контрабандным золотом, драгоценными изделиями...

— Почему он не бежит?

— Куда? — Хабибулла поджал губы, затем пояснил: — В Туркменистане его знают как облупленного, в Иране и Афганистане он наследил. Эшши-хан, видно, чем-то его обнадежил, недаром о нем тоже недавно расспрашивал.

А этот Хабибулла вовсе не дурак: Эшши-хану, набравшему восемьсот всадников, позарез не хватало юзбашей. В Афганистан скоро нагрянут немцы, и он ринется в Туркмению, чтобы восстановить свое ханство, свершить то, что не удалось при жизни отцу. Гуртли — стреляный зверь, такие нужны и Мадеру.

Аллаберды еще в тридцатом году, проживая под Каахка, торговал коврами, занимался контрабандой терьяка, но, уличенный Советской властью, бежал в Иран и всей семьей попал в лапы Кейли. Английский резидент, завербовав его, поставил условие: не бросая контрабандного промысла, собирать шпионскую информацию, подыскивать людей для создания агентурной сети. И Гуртли исправно служил англичанам до тех пор, пока не угодил в зиндан. Ждал, надеялся, что хозяева вызволят его из беды, но о нем забыли. Лишь один Эшши-хан помнил о нем и разыскал...

Каракурт тоже не дремал — наблюдал за каждым шагом Эшши-хана, не раз увязывался за ним, но тот, доходя до базара, бесследно исчезал у дуканов вдоль дороги, ведущей в городок Кала-Кох. И все же перехитрил ханского сынка. Переодевшись в женскую одежду, он вместе с братом Хабибуллы, мечтавшим о карьере главного провизора, выследил Эшши-хана. След привел к дому старого афганского полковника в отставке, родственника губернатора.

Старик почти каждый вечер уходил с набитой сумкой в сторону Кала-Коха, где в долине реки Фарах-Руд стояли под сенью большого сада два одиноких домика. Он приносил не только еду. Сюда наведывались и его сыновья — как правило, на конях с небольшими ношами — и, о чем-то поговорив с Гуртли, возвращались тоже не с пустыми руками. Аллаберды не выходил днем из дома с большими светлыми окнами, а ночевал в соседнем домике с одним окошком. Ночью его охраняли двое стражников, которые чуть свет снимались с поста и удалялись в Фарах.