И. Колвин - Секретные миссии

Мы сели на татами [115] Татами — циновка из рисовой соломы. , сложенные в форме квадрата вокруг небольшой печурки, отапливаемой древесным углем, на которой кипел чайник. Словно исчерпав запас английских слов, Сато замолчал, устремив на меня пытливые глаза и, видимо, ожидая, пока я начну разговор, или же пытаясь проникнуть в мои сокровенные мысли. Затем без надлежащего перехода, тоном резким и почти враждебным он прямо спросил:

— Зачем вы приехали в Дзуси?

Итак, Сато в конце концов мало чем отличается от своих соотечественников, подумал я. Может быть, за его кажущимся безразличием скрывается полицейский? Или, может быть, его подозрение — продукт зависти, которая определяет японскую ненависть к иностранцам? Его вопрос, словно эхо, звучал в моих ушах. В самом деле, зачем я приехал в Дзуси? Деревушка Дзуси приткнулась на берегу обширного Токийского залива. Отсюда удобно вести наблюдение за военно-морской базой в Иокосука и прилегающими к ней аэродромами, поэтому Дзуси для разведчика — прекрасное место. Мог ли я обвинять Сато за подозрительность? Но я не имел дурных намерений в Дзуси и поэтому ответил на вопрос гостя с его прямотой:

— Я приехал в Японию для изучения японского языка, Сато-сан. Токийская толкотня и суматоха лишили меня возможности добиться в этом отношении прогресса. Здесь, в Дзуси, я надеюсь сосредоточить все свое внимание на изучении языка, а также ознакомиться с действительно японским образом жизни.

Собственно, именно это и являлось причиной моего приезда в эту приятную рыбацкую деревню, насчитывающую немногим более четырехсот семейств. Мне порекомендовали Дзуси как место, где я мог бы наблюдать японскую деревенскую жизнь без всяких прикрас. Большинство ее жителей — простые рыбаки. Целыми семьями занимались они ловлей рыбы на своих рыболовецких лодках-сампанах. Отцы и сыновья, матери и дочери шили паруса, наблюдали за работой примитивных маленьких моторчиков, забрасывали сети и вытаскивали улов, затем готовили рыбу для продажи на ближних рынках. Контраст с городом был весьма разителен, здесь не увидишь европейской одежды, а манеры людей были свободны от космополитической смеси голливудского модернизма и местного национального этикета, заметного в поведении токийцев. Как я затем почувствовал, Сато был единственным связующим звеном между миром Дзуси и суматохой, оставленной мною в Токио. Оказалось, что и он нашел для себя приют в Дзуси, но совершенно по другим причинам. Здоровье его пошатнулось, и он надеялся восстановить его здесь, на соленом деревенском воздухе. Как я почувствовал, он заметил мою подозрительность и поспешил развеять мои сомнения.

— Пожалуй, вы можете подумать, что я излишне любопытен. В некотором отношении — да, но только потому, что я занимаюсь своеобразным исследованием. О, пожалуйста, не поймите меня неправильно, — поспешил добавить он, заметив, что я смотрю на него с некоторым удивлением. — Я не полицейский. Что мне надо — так это маленькую расщелину, через которую я мог бы выскользнуть из узких рамок нашего японского образа жизни.

Его слова вызвали у меня недоумение и полное сочувствие. Прежде чем я смог задать ему вопрос, чтобы выяснить значение его слов, он спросил меня:

— Как вы понимаете слово «друг», сэр?

Этот вопрос застиг меня врасплох, и мне было трудно дать точный ответ.

— Другом мы считаем человека, который близок нам в радости и горе, к которому мы обращаемся за советом и помощью и с которым приятно провести время. Друг есть... друг, Сато-сан, — сделал я ударение на последнем слове в надежде передать все его значение.

— Видите ли, — продолжал Сато, — объект моего исследования — дружба. Мы в Японии не имеем друзей в вашем понимании, так как чувствуем, что можем отяготить наших близких знакомых своими мелкими неприятностями и беспокойствами. У меня нет друга, Захариас-сан, — сказал он жалобным тоном. Это было забавно и в то же время трогательно. Я слабо улыбнулся.

Так началась наша дружба, и довольно скоро Сато-сан увидел во мне друга, которому мог доверять свои волнения и заботы. Они не носили личного характера и не были мелочными. Он был одним из тех дальновидных японцев, которые понимали, что старый порядок изжил себя и Япония должна переориентироваться в направлении современных и прогрессивных идей, если она хочет стать действительно современной нацией в философском значении этого слова, а не только выставлять напоказ храмы, стекла и пушки. Он был высокообразован, хотя и никогда не выезжал из Японии. Он являлся таким человеком, какой в Соединенных Штатах считался бы политическим деятелем. Тайный советник мэра Токио, Сато выполнял различные важные поручения своего босса и взамен пользовался некоторой его благосклонностью. Ему доверяли многие японские секреты и посвятили в разработку плана, который в своем окончательном виде стал хорошо известен под названием «Меморандум Танака» [116] Меморандум Танака — секретный доклад премьер-министра Японии генерала Танака, представленный им императору в 1927 году. В меморандуме открыто провозглашалась политика агрессии против Китая и других стран Азии и необходимость войны Японии с СССР. — Прим. ред. от 25 июля 1927 года.

Вашингтонская конференция ушла в прошлое, и ко времени посещения меня Сато я в какой-то степени уже был посвящен в японскую политику. Тем не менее во время нашего первого разговора мы обсуждали ход конференции. Соотношение 5 : 5 : 3 стало популярным лозунгом японских шовинистов. Они писали эти три цифры мелом на заборах и стенах домов и расклеивали афиши с их изображением. Три зловещие цифры не сходили с уст большинства японцев.

— Вы заставите льва тосковать о пустыне, когда запрете его в клетку, — сказал Сато. — Устанавливая ограничение для японцев, вы тем самым играете на руку нашим милитаристам. Они могут теперь обратиться к невежественным массам и сказать им: «Видите, американцы и англичане отказываются признать нас равными себе, более того, у них постоянная тенденция считать нас ниже себя».

Я старался убедить его теми же разумными аргументами, которые оказали сильное воздействие на Номура и Нагано несколько месяцев тому назад, но Сато возразил:

— Эти аргументы не имеют никакого отношения к истинному положению вещей. Эти шовинисты со своими целями — существа своеобразные. Они находят доводы против разумных вещей, потому что знают, что если однажды они перестанут думать, то все их планы будут разоблачены, как абсурдный обман, и лопнут, как мыльный пузырь.

— А каковы их планы, Сато-сан? — спросил я, но Сато встал, не дав ответа на мой прямой вопрос, и отвесил глубокий поклон. Я не выразил нетерпения, когда мой вопрос остался без ответа. В лучшем случае он был преждевременным, решил я. Не долго думая, я также вскочил со своего татами и, словно башня, возвышаясь над маленькой фигуркой моего гостя, протянул свою руку для прощального рукопожатия.