Борис Краевский - Когда играют дельфины…

Павел понял не сразу, а когда понял, бросился на «посланца брата»… Пришел в себя он на кровати. «Иван Петрович» заботливо смачивал ему лоб водой из графина.

— Нервный юноша! Разве можно так неосторожно брать за горло старого волка разведки? С твоей стороны это по крайней мере глупо. Все уважающие себя разведчики изучают бокс и джиу-джитсу специально для того, чтобы учить таких сопляков, как ты. Будешь работать со мной, получать деньги и заниматься спортом и многими другими вещами — ведь не хочешь же ты ехать на Колыму и работать год за каждые полученные тобой полсотни! Слишком низкая цена твоему труду, так ведь учит ваша политическая экономия?.. Лежать! — и ребро ладони крепко стукнуло Павла по напряженному горлу.

Дыхание перехватило, Павел, мучительно пытаясь проглотить жесткий комок, приподнялся, сделал несколько судорожных глотательных движений и рухнул на кровать без сознания.

Очнувшись, Маневич умолял, грозил, просил, а искуситель спокойно расписывал ему прелести жизни профессионального разведчика и накрывал между делом на стол. Появились бутылки отборного коньяку, лимонад, закуски. Шевельнулась увертливая мыслишка: перепью старика, задушу и убегу… После второй бутылки Маневич дал расписку в получении пятисот рублей…

Гнусные воспоминания. Как часто, оставшись наедине с самим собой, возвращался он мысленно к тем дням. Безволие и неопытность исковеркали его дальнейшую жизнь! Вот и сейчас — работать бы спокойно, возить по городу клиентов, почитывать на стоянках романы, а в свободные дни ловить рыбу. Нет! Ищи шефу объект для «работы» и обязательно с Морского завода.

Маневич уже второй год развозил заводских работников и по отрывкам разговоров рабочих, инженеров и, главное, служащих заводского управления составлял картотеку. Из многих людей, вошедших в его карманное досье, только один, да и то с натяжкой, подходил под требования, предъявляемые шефом.

«Где их, таких желторотых, каким был я, найдешь? Сейчас все политически грамотные — их на мякине не проведешь. Эх, если бы вернуть те далекие дни! Теперь бы Павло Маневич поступил иначе. Он не струсил бы, а честно пошел куда надо и все рассказал бы. А теперь уже поздно, слишком долго молчал. А у шефа наверняка ничего не выйдет», — со злобным удовлетворением подумал шофер и, взглянув на часы, поехал в город порожняком. (План он выполнял за счет денег шефа, а километраж на счетчике нагонял обычно за городом, выезжая по фиктивному вызову на аэродром.)

Знакомая до мельчайших подробностей накатанная асфальтовая дорога стремительно убегала под колеса «Победы». Гребень маленького подъема на мгновение вспыхнул блестящей лужей. Маневич всегда ждал этой вспышки — после нее начинался настоящий город. Густые парки, обрамлявшие проспект с одной стороны, сбегали террасами к бухте. Уютные открытые танцверанды, кинотеатры, кафе мелькали за оградой. Другая сторона проспекта — официальная, строгая, немного надменная в своей красоте — была застроена большими домами. Обком, штаб флота, банк, почтамт, универмаг, театр, цирк, крупнейший кинотеатр смотрели открытыми окнами на залив. Преобладали белые и кремовые цвета. Только универмаг гордо подчеркивал свое сходство с Мосторгом темно-серым тоном фасада. Правую сторону улицы резали узенькие переулки, упрямо взбиравшиеся в гору. В них теснились, как бы заглядывая друг другу через головы, самые разнообразные дома, утопавшие в зелени густых садов. И только один из них презрительно отвернулся от моря и показывал всему порту сокровенные тайны внутреннего двора. Повешенное сушиться свежевыстиранное белье соперничало прихотливостью цветовых сочетаний с флагами на сигнальной мачте штаба флота. Маневич привык к этому городу, любил эту улицу. В разговорах с шефом ему часто приходилось сдерживаться: шеф называл город не иначе, как «проклятая дыра».

Из центрального гастронома вышел солидный человек с грудой покупок, посмотрел на часы, заметил зеленый огонек такси и поднял руку. Маневич резко затормозил и свернул к тротуару. Человек сел на заднее сиденье, тщательно захлопнул дверцу.

— Приморская, двадцать.

Машина тронулась.

— Докладывайте.

— Объект не приходил на завод.

— В чем дело?

— Не знаю. Пассажиров не было, простоял.

— Плохо. Что еще узнали о нем?

— Ничего к карточке добавить не могу.

Пассажир помолчал, затем тоном приказа добавил:

— Соберешь дополнительные данные! Высадишь меня здесь на углу.

Машина затормозила.

Заместитель заведующего городской сейсмической станцией Николай Федорович Рочев сидел за столом и устало переворачивал листы своей диссертации.

Несколько лет назад, когда Рочев приехал на работу в этот город, он вряд ли думал, что займется серьезными исследованиями. Но прошло немного времени, и молодой сейсмолог взялся за разработку интересной темы, на которую, говоря откровенно, «целился» и сам профессор Вяльцев, заведующий этой сейсмической станцией. Теперь отрывочные на первых порах мысли приведены в строгую систему, подкреплены множеством формул, расчетов, диаграмм. Аккуратно пронумерованные листы рукописи Рочев отнес на днях машинистке, и вот… перед ним двести пятьдесят страниц, испещренных сиреневыми строчками текста и колонками формул, — плод долгого кропотливого труда.

Рочев взглянул на часы — четверть одиннадцатого. Он встал из-за стола, с удовольствием потянулся и принялся ходить по комнате, разминая затекшие ноги.

— Шли бы домой, Николай Федорович, отдохнули, — обратилась к нему молоденькая лаборантка станции, — ведь двенадцать часов сидите на одном месте. На что это похоже!

— Скоро пойду, Верочка. Еще пятнадцать страниц просмотрю и пойду. А последние пятьдесят домой возьму. Хочу завтра же сдать свой «скорбный труд» Игорю Сергеевичу, — ответил Рочев.

Верочке было скучно. Сегодня она дежурила по станции и, как назло, забыла дома заранее приготовленную интересную книгу. Это значит, что ей придется всю ночь просидеть без дела. И поспать нельзя: ведь каждую минуту приборы могут зарегистрировать какое-нибудь далекое землетрясение, и тогда Верочке придется вызывать по телефону на станцию заведующего или заместителя… А что, если попробовать задержать Николая Федоровича каким-либо разговором? Но каким? Пожалуй, только научным, на другую тему он и говорить-то не станет!

— Николай Федорович, давно хотела вас спросить, — решилась Верочка, — какую практическую пользу приносит сейсмология?

Рочев удивленно поднял брови:

— Неужели вы до сих пор этого не знаете? Ведь вы почти месяц работаете у нас! Стыдно, Верочка, стыдно!

— Расскажите, — попросила девушка без особой, впрочем, надежды: Рочев был известен на станции как нелюдим. — «Да и смотрит бирюком», — вздохнула про себя Верочка. Но, вопреки ожиданиям, молодой ученый заговорил, да как! — девушка, сама того не ожидая, увлеклась и слушала его, боясь пропустить хоть слово.