Юрий Усыченко - Улица без рассвета

– Остался там, где жил, – нехотя ответил гость. – Куда мне было ехать, одинаково! С фашистами, конечно, не сотрудничал, преподавал в школе, и все.

– Преподавал по программе, составленной в Берлине? – Пристально глядя в глаза, спросил кутья.

– Ну зачем так! – Недовольно сказал гость. – Это хорошо на митинге. Я преподавал математику – абсолютно аполитичной науку.

"Математику? Мы же учились на историческом факультете! – Вспомнил кутья. – Какое все странное в его рассказе. Да и сам странный … "А вслух сказал:

– Аполитичный наук нет.

– Ох, эти громкие фразы, – не мог сдержать раздражения гость.

Усталость валила его с ног, но Павлюк не поддавался. Разговор с Кутем все больше настораживала его. От спокойной уверенности в том, что здесь он найдет приют, не осталось и следа. Павлюк снова стал хитрым, настороженным, бдительным. Он понял, что совершил ошибку, явившись к Кутья. "Вклепався, – думал Павлюк. – Как развеять его подозрения? "Резко изменить тон, говорить противоположное тому, что говорил за минуту до этого, было бы глупо и явно неискренне. И Павлюк решил надеть маску советского человека, который любит "покритиковать недостатки".

– Все фразы, фразы! – Повторил он. – Часто за громкими фразами мы скрываем равнодушие.

– Бывает.

– Вот ты, например. За кого ты своего давнего друга? – Вложил в эти слова можно больше сарказма. Понимал: нападение – лучший способ защиты.

– Нет, отчего же, – неуверенно ответил художник. – Просто интересуюсь, как сложилась твоя жизнь.

– Ты кривишь душой! Ты мне не веришь! Ты меня очень обидел, Ярослав. Я уйду отсюда, но чтобы у тебя не оставалось сомнения, – вот мои документы. Проверь их, когда у тебя хватает совести думать плохое о человеке, которого ты знаешь с детства.

Вся эта гневная тирада была рассчитана на то, что деликатный, скромный кутья смутится, вполне поверит гостю. Документы, конечно, не проверять.

Быстрым движением Павлюк выхватил из кармана паспорт и швырнул на стол. Истрепанные зеленкуватосира книжечка раскрылась на миг. В глаза Кутеви упала фотография владельца паспорта и фамилия – Павлюк.

В ту же секунду гость, будто не помня себя от гнева, схватил паспорт со стола и, потрясая им, возмущенно воскликнул:

– Вот! Смотри! Вот паспорт.

Рука его дрожала. "Заметил ли не заметил фамилию в паспорте?"

"Теперь все ясно", мелькнуло в голове художника. Молчал. Гость стоял перед ним с паспортом в руке.

– Хорошо, хорошо, – сказал наконец кутья. – Спрячь свои документы, они никому не нужны.

"Видел ли не видел?" Не оставляла Павлюка назойливая мысль.

– Ты мне прости, Ярослав, но обидно слышать от тебя такие слова.

"Видел ли не видел?" Стучало в висках,

Художник устало провел ладонью по лицу.

– Хорошо, оставим это. Каковы твои планы на сегодняшний день? – Посмотрел на часы. – Скоро шестая.

– Если позволишь мне отдохнуть немного, то останусь у тебя до поезда.

"Посмотрю, как он будет реагировать. Смотря, постарается задержать у себя ", думал Павлюк.

– Ну конечно! Ложись, поспи, – заметно повеселел художник.

"Обрадовался, уговаривает поспать. Видел! – Иглой кольнула тревожная мысль. – Наверное, хочет задержать у себя до рассвета ".

Заметив, что по лицу гостя пробежала тень, кутья понял свою ошибку.

– Впрочем, как хочешь. Может, тебе неудобно у меня. Если имеешь на примете лучшее место – выбирай, – говорил спокойно, равнодушно.

"Черт его знает, может и не видел", с сомнением подумал Павлюк, сбитый с толку безразличием художника.

– Я неприхотлив, – сказал гость. – Комфорт мне совсем ни к чему.

– Если так – милости просим, – ответил кутья, и снова в его голосе Павлюк почувствовал тревожные нотки.

"Конечно, видел, нечего зря здесь терять время. Как теперь уйти отсюда? "

– Знаешь что, – поднялся со стула. – Сначала пойду на вокзал, точно узнаю, когда поезд, и возьму билет …

– Да куда ты пойдешь так рано!

– Ничего, зато потом со спокойной душой отдохну,

– Я провожу тебя, – встал кутья,

– Не беспокойся, я сам.

"Вот проклятый! – Не шло из головы. – Не хочет отпустить ".

– Ничего, какая там забота. Выпьем еще по рюмочке. У меня есть бутылка великолепного ликера, и тогда уж пойдем. Подожди, сейчас я принесу.

Не дожидаясь ответа, художник быстро вышел в соседнюю комнату.

"Что он задумал?" Павлюк неслышно подошел к двери, за которой исчез кутья.

Прислушавшись, уловил легкий шелест. Наклонился, посмотрел в замочную скважину,

Кутья стоял у телефона и быстро листал тонкую книжку – искал в справочнике нужный номер.

Павлюк резко распахнул дверь, вошел в комнату.

– Славцю! – Крикнул он. – Что ты хочешь делать?

– Ты знаешь.

– Зачем ты хочешь меня высказать? Ведь мы с тобой украинский, земляки!

Голос Павлюка звучал мягко, нежно. Левую руку глаз положил на телефон, правой ощупывал в кармане рукоятку пистолета.

– Ты не смеешь называть себя украинским! – Гневно сказал кутья.

– Мы выросли на одной земле, Славцю, – подступая ближе к художнику, умолял Павлюк.

– Да, но мы всегда были разными … Забери руку с телефона!

Кутья оттолкнул Павлюка, снял трубку:

– Станция! Алло! Станция!

Павлюк выхватил из кармана пистолет. Но художник успел увернуться.

Удар тяжелой рукояткой пришелся не по голове, как рассчитывал Павлюк, а по плечу.

В ответ кутья толкнул Павлюка, повалил на пол.

Художник был сильный и надеялся сам на сам справиться с "гостем". Впрочем, если бы он и позвал на помощь, никто бы не услышал.

Но силы изменили Кутья.

Раненая рука отказывалась служить. Павлюком удалось вырваться. Он размахнулся. С Кутем было покончено …

Павлюк выбежал из дома, машинально захлопнув за собой дверь. Он плохо понимал, что делает. Кутья, этот кроткий, деликатный, далекий от политики "служитель искусства", разрушил все его планы …

На улицу Павлюк вышел спокойно, уверенно и направился к вокзалу. Дождь перестал, ветер стих. Чувствовалась пронзительная предутренний свежесть.

Воздух рассек фабричный гудок, его призыв полетел далеко в горы и откликнулся эхом. На улицах уже появлялись первые прохожие.

Павлюк решил вокзал не заходить. Он понимал, что пассажиров в это время немного и его приметят, Носильщики, дежурные, уборщицы, если надо будет, смогут описать его внешность.

Он остановился на углу возле привокзальной площади, начал всматриваться в прохожих. Заметив мужчину в железнодорожной форме, с сигаретой в зубах, перевалистою походкой пошел ему навстречу. Вынул из кармана пачку:

– Позвольте прикурить.

– Пожалуйста,

Павлюк глубоко затягивался, раскуривая видволожену сигарету.

– Не знаете, когда, – снова затянулся, – поезд Киев-Энск прибывает?