Валентин Иванов - По следу

Никому нельзя отказывать в здравом смысле. Поэтому человек знал, откуда русские солдаты-пограничники наблюдают за морем в отличные трубы и бинокли. Пора думать: «Наши солдаты». Пора думать по-русски.

Судя по глубине, до берега около полумили, и подниматься на поверхность еще рано. Человек плыл, сверяясь с компасом. Теперь он имел право быть уверенным в себе. Он не потерялся в море, не плыл, сам того не зная, вдоль береговой линии. А ведь при всех усилиях так могло получиться. Он не позволял себе думать о возможности ошибки. Но эта мысль все время стучалась в сознание. А теперь он позволил себе подумать о том, что могло бы случиться, но не случилось. И он отметил этот первый свой успех. Вычислить точный азимут, находясь на подводной лодке – пусть-ка попробует случайный человек! Это нелегко. Перед тем как войти в камеру, он, капитан субмарины и штурман вычисляли азимут и проверяли себя двенадцатью способами, со всеми поправками.

Появились скалы в ярчайше-зеленых водорослях на черных, коричневых, синих стволах. Какие цвета! Человек плыл. Азимут привел его к рубчатой, рассеченной глубокими, мрачными трещинами вертикальной стене. Он поплыл вверх, поднимаясь рядом со стеной, легко, как рыба. Он ощущал свободу, полет. Вода теплела… А что говорит батиметр? Нет, не батиметр… По-русски – глубиномер… Только двадцать восемь футов? Нет, восемь метров. Стена кончилась вовремя. Человек лег на гребень подводной гряды и наслаждался теплом.

Кругом царил ясный, прозрачный свет. Подняв голову, он смотрел на переливы ряби.

За грядой оказался бассейн – ниже гребня метров на пять. В нем лежало очень большое, плоское, как резиновый ковер, черно-серое существо с треугольным остреньким носиком, длинными глазками и тонким двойным хвостом. Заметив человека, это воплощение грязи шевельнуло тонкими, как картон, боками, и всплыло, показывая белую подкладку тела. «Тьфу, бог только спьяну мог выдумать такую штуку!» – подумал человек. Скользя, скат растворился.

Дальше, дальше!.. Человек перебрался в бассейн, откуда он выгнал уродливую рыбу. Вторая гряда, третья. Четвертая – на глубине лишь трех метров. Берег совсем близко.

Теперь наступает настоящий риск. Пора решать, а голову не высунешь. Нужно торопиться. Случайный купальщик проплывет и увидит его, сидящего на дне.

Нельзя бросать все снаряжение здесь. Тут мелко – и волны могут выкинуть на берег немые вещи, которые заговорят слишком громко. Человек вернулся к первой гряде. Он стащил резиновые плавники и наблюдал, как они медленно тонули, опускаясь рядом с грядой в сторону, обращенную к открытому морю. Потом он расстегнул пояс, соединенный с баллонами специальной лямкой, вдохнул в последний раз воздух, привезенный с собой, и сорвал с головы маску.

Вода на поверхности оказалась теплой, как в ванне, а до пляжа было не больше двухсот метров. Теперь человек и считал и думал по-русски. Он медленно плыл наискось, расстегивая браслет с компасом. Вот и эта вещь исчезла на дне. Всё! Теперь человек стал таким, как все люди на теплом берегу. На нем были трусики из черного русского сатина, сшитые по русскому образцу и в меру поношенные. Во внутреннем кармашке хранилась нарочито самодельная дюралевая коробка, совершенно похожая на русские солдатские портсигары времен войны, но с добавлением отличной, непроницаемой прокладки от сырости. В коробке-портсигаре были нужные советскому человеку документы и деньги. Денег не так много, конечно, но хватит на первый случай.

Документы были настоящие. Наше время, в числе многих особенностей, отличающих его от предыдущих времен, умеет собирать и использовать опыт прошлого, опыт, часто совершенно неожиданный.

Один из знакомых – точнее сказать, из сослуживцев этого пловца, – большой знаток тонкостей типографского дела, был начинен историями, как нерестящаяся треска – икрой. Он, этот типографщик, как-то рассказывал о парижской мастерской русских революционеров, боровшихся с царем. Старые дела, старые люди времен до первой мировой войны. Случайная техника, конечно. Однако же трое или четверо революционеров сумели делать настоящие русские паспорта. Из нескольких сот людей, посланных с этими паспортами, провалился только один. И не потому, что паспорт был плох, – нет, по стечению обстоятельств, которые возможны раз в жизни. Московский пристав, в руки которого попал предъявленный для прописки паспорт, выданный в Тамбове, не отказался от своей подписи. Да, подпись была его, но он, этот пристав, в тот день, когда был выдан паспорт, уже находился в Москве, получив перевод по службе. Словом, в жизни никогда не бывает всё на сто процентов…

Человек думал о своих процентах и плыл вдоль берега. В его глазах костяк карты обрастал мясом: долина меж двух низких, не выше двухсот пятидесяти метров, крутых и лесистых отрогов; полоса песчано-галечного пляжа, которым заканчивается долина. Над пляжем, сзади, деревья и крыши в листве. И много купальщиков.

Как писал Честертон, лист прячут в лесу. Головы как листья. Сейчас этот человек исчезнет. Он плыл медленным кролем, он не слишком устал – мог бы плыть еще час, два.

Пора однако же.

Люди в воде и на песке. Самодельные тенты из простынь на палках. Никто не в силах сосчитать, что на пляж пришли, скажем, триста восемьдесят восемь человек, а ушли – триста восемьдесят девять…

Барашки открытого моря приходили на мель низенькими валами и рассыпа?лись совершенно домашним, уютным прибоем. Сегодня здесь могут купаться самые маленькие, двухлетние карапузы.

Пловец вышел на берег. Если его заметили наблюдатели, телефон уже успел сработать. На пляже никого нет в военной форме, но это еще ничего не значит. Впрочем, кто его узнает. Он – такой же, как все.

Он лег ничком, сильный – таких называют коренастыми – мужчина лет под сорок, с большой, лысеющей со лба головой, с пучками черных волос на плечах, предплечьях и груди.

На берегу он почувствовал, что еще не согрелся после стылой донной воды. Но лечь на спину он себе не позволил: могут заметить портсигар, а не все купаются с портсигарами. Черт! Будь это действительно портсигар! Готовясь к подводному путешествию, он три дня не курил, чтобы облегчить дыхание…

Услышав запах табачного дыма, он подсел к курильщикам, объяснил, что далеко уплыл от своей одежды, взял папиросу загорелой рукой… Да, ему здесь нравится. Да, он здесь уже недели две. Захотелось поболтать, и он думал и говорил по-русски без усилий.

Разнежился? «Спокойствие, спокойствие», – сказал он себе.

Трусики высохли, коробка не будет выдаваться. Докурив, он пошел вдоль линии прибоя. Приблизительно в середине пляжа выступ садов заканчивался белым рестораном, построенным с претензией на восточный стиль. В полукруглых арках одноэтажного здания ветер надувал полотнища занавесей. Перед рестораном купальщики разместились в несколько рядов. И по-прежнему на берегу не было видно никого в военной форме.