Валентин Иванов - По следу

Высокий бежал, как заправский гонщик. Ближе к берегу озера, оканчивающегося языком черной грязи на месте старого солончака, высокий остановился, нагнулся и вытащил что-то из-за голенища сапога. И тогда Алонов опять увидел козу: она поднялась из-за низкого вала, гребнем опоясывающего язык черной грязи. Алонов понял, что преследуемое животное легло, изнемогая, и, собирая последние силы, встало вновь при приближении палача.

Коза прохромала к берегу и судорожно запрыгала тремя ногами по грязи, пробивая узенькими копытцами покрытую мелкими трещинками корку размытого водой старого солончака. Шагов через тридцать коза провалилась до живота и легла головой на зыбкую поверхность. Страдающее животное сделало еще несколько слабых движений, пытаясь повернуться на левый бок и освободить перебитую ногу. Потом подняла голову. Алонову показалось, что она посмотрела на него.

Прекрасная головка упала… Корка кругом нежного коричневого тела прогибалась. От Алонова до того места, где умирала коза, было всего шагов триста.

Высокий бандит перевалил через складку берега. В бинокль Алонов отчетливо видел опаленное солнцем худое лицо с тонким, длинным носом и близко поставленными птичьими глазами. Во всей фигуре с длинными размахивающими руками было нечто стремительное, напористое. Рот высокого был широко разинут. Он заорал таким высоким, пронзительным голосом, что Алонов слышал каждое слово. Бандит обращался к козе:

– А ну! Постой, не уйдешь! Погоди подыхать!..

В правой руке высокого Алонов видел короткое и очень широкое, как коровий язык, тусклое лезвие ножа. Бандит сжимал его в кулаке так, что клинок торчал между большим и указательным пальцами.

Погружаясь по щиколотку в грязь, высокий бросился к козе. Алонову казалось, что бандит уже схватил неподвижное тело загубленного им животного, уже вонзает нож – столько хищного порыва было в большой, нескладной, но сильной фигуре высокого…

Не добежав до козы двух или трех шагов, высокий вдруг провалился в грязь сразу выше чем до половины бедер.

Алонов начинал догадываться, что? на вид так скромно затаилось в дальнем, диком углу водохранилища главного южного канала.

Недаром инстинкт заставил его обогнуть это не понравившееся ему место.

В сухих южных и юго-восточных районах нашей страны можно встретить особенные, странные для неопытного новичка места. Издали по блеску и отсветам солнечных лучей можно заключить без малейшего сомнения, что эта котловина, низинка, лощинка наполнена водой. Ближе – и вода превращается в лед. Каким-нибудь октябрьским утром, когда солнце еще не убрало иней, можно пройти мимо, не подозревая обмана. Но в жаркое время зрелище удивительное! И только вблизи выясняется, что здесь не лед, а соль.

Кто же принес ее сюда и постарался отложить толстым, твердым слоем?

Два работника согласовали усилия: вода и солнце. Вода использовала свои свойства – капиллярность и поверхностное натяжение, – чтобы подняться наверх, на дневной свет. А солнце, испаряя сверху воду, освобождало капилляры, превращая их в насосы постоянного действия. Двигаясь в засоленных грунтах, вода вымывает соль и выносит ее на поверхность. Вода умеет развивать давление в тонких капиллярах почвы силой до ста атмосфер, – она легко создает в земле пути для движения и подъема вверх. Сто атмосфер – это ведь сила давления столба жидкости высотой один километр. Так под поверхностными отложениями солей образуется губка – земля, источенная бесчисленными тончайшими сосудами.

Вынос соли наверх, наращивание соляного пласта может происходить неопределенно долгое время: пока снизу будет поступать вода, капилляры будут работать. Но может прийти час, когда подземный приток воды прекратится. Процесс роста соляного пласта прерывается, и черная губка почвы под ним высыхает. Проделанные в ней водой тончайшие капилляры пустеют и всасывают воздух. Прочность сухой многометровой пористой толщи грунта достаточно надежна, чтобы выносить нагрузку человека, животного, дома даже. Но эта прочность непостоянная. Стоит воде вернуться, чтобы связанный грунт превратился в трясину.

Во время высшего весеннего стояния вод резервное водохранилище канала захватило старый солончак – вернее, ту его нижнюю часть, где сейчас перед глазами Алонова застрял высокий бандит. Здесь слой соли был смыт и губчатый грунт замочен. Отойдя, вода продолжала поддерживать снизу связь с губкой, не давая ей высохнуть вновь. Однако на промытой в течение столетий почве уже не выступала удаленная ранее соль, а вода в хранилище была пресная. Что же скрывалось под сухой серой корочкой?

Не вода, но и не земля в обычном смысле слова – не земля, по которой можно ходить. В губке осталось много воздуха, его мельчайшие пузырьки прятались в капиллярах, и вода не могла их вытеснить. Зато вода успела расклеить частицы грунта, и водяная смазка дала этим частицам возможность взаимного скольжения.

Грунт потерял свою структуру: это была механическая смесь твердых частиц, воды и воздуха, неустойчивая и объемным весом менее единицы.

Нужны многие и многие годы, чтобы грунт опять приобрел структуру, чтобы вновь замоченная водой губка старого солончака лишилась заключенного в ней воздуха и стала опять землей с ее надежными свойствами. Еще долго старый солончак останется трясиной, подобной засасывающим зыбучим пескам или бездонным колодцам-окнам северных болот.

Трясины не держат ни человека, ни зверя. Они не держат никого, кто способен своим весом вытеснить пузырьки воздуха и сжать предательскую массу, нарушив условное, случайное равновесие между разнородными частями. Еще недавно Алонову пришлось услышать, как однажды в Средней Азии, в районах нового орошения, в течение нескольких минут старый солончак засосал гусеничный трактор.

Высокий бандит еще не отдавал себе отчета в том, куда его завело преследование добычи. Разгоряченный погоней и мыслью о гнусной потехе, он не попытался вырваться из расставленной ему природой ловушки, но не решился и пробиваться дальше. Он согнулся, выкинул руку, которая показалась Алонову длинной, как у гориллы, и схватил козу за короткий, широкий хвостик. Потянув к себе ее неподвижное тело, высокий расплатился за усилие – он сразу провалился почти до пояса.

В бинокль Алонов видел, как высокий открыл рот, точно собираясь закричать. Но он не кричал. Бинокль приближал недостаточно, однако Алонову на миг показалось, что бандит смотрит прямо на него сходящимися к узкой переносице широко открытыми глазами.

Губы высокого шевелились. Он громко выругался:

– Вот!.. Вмазался!..